Молчание цвета

Любовь, как в той набившей оскомину песне, нагрянула совсем нечаянно. Спустя месяц Григор признался Мариам, что у него появилась другая. Она, казалось, отнеслась к новости индифферентно, отпустила его с легкостью. Но прознав про возраст Рипсимэ, устроила ему скандал, обвинив в том, что он выставляет себя старым идиотом.

– Как ты вообще можешь встречаться с девочкой, которая младше тебя почти вдвое! Ладно она, молодая и неопытная дурочка, но ты-то! Ты! Представь, как это выглядит со стороны. Она же бросит тебя через год-другой! И что ты тогда будешь делать?

Дав ей вдоволь накричаться, Григор хмуро обрубил:

– Как-нибудь справлюсь.

Потом уже, спустя время, когда боль немного улеглась, она призналась ему, что в сердцах уничтожила все его фотографии.

– Ну и правильно. – Он притворился, что это его не задело. Она расплакалась, прижалась к нему, шепнула «ненавижу тебя» и резко отстранилась. Так и не разлюбила.

Картошка давалась легко и охотно, подставляя под нож то один, то другой глянцевый бок. Неожиданно увлекшись, Григор почистил больше, чем было необходимо. Для жарки было много, на потом не оставишь. Почесав в затылке, он разрезал клубни на четыре части, набрал в кастрюлю холодной воды, кинул туда картошку и несколько листиков лаврового листа. Посолил. Подумав, добавил полголовки нечищеного чеснока. Отварится – потолчет со сливочным маслом в пюре. Удивился сам себе – надо же, как расстарался! И сам же себя одернул: а что остается делать? Жена молодая, красивая, приходится подхалимничать.

Включив огонь под кастрюлей, он собирался выйти на веранду, чтобы покурить, но был остановлен скрипом входной двери. Не услышал, как Рипсик выходила. Теперь, вернувшись, она шуршала пакетом в прихожей, мурлыча под нос незамысловатый попсовый мотив. Он хотел приоткрыть дверь, но она ему не дала – подожди, это сюрприз!

Он насторожился, принялся лихорадочно перебирать в памяти даты – вдруг запамятовал какое-то важное совместное событие. Собирался уже спросить, но дверь кухни распахнулась. Рипсик стояла в проеме – в забавном заячьем комбинезоне. На голове задорно торчали ушки, на попе – она повернулась, чтобы он лучше разглядел, топорщился розовый меховой хвостик.

– Нравится?

Григор рассмеялся.

– Очень.

– Анна привезла.

– Твоя сестра всегда отличалась своеобразным вкусом.

– Это я ее попросила. К сюрпризу. У меня для тебя есть подарок. Угадай какой!

– Костюм крокодила?

– Балбес!

– Неужели осла?

– Два раза балбес!

– Ладно, сдаюсь, показывай, что там у тебя!

Она выставила бедро, ткнула пальцем в карман комбинезона.

– Сам забери.

Он полез туда, нашарил что-то продолговатое, смахивающее на градусник. Мгновенно догадался, что это. Задохнулся от разом нахлынувшей радости. Сгреб ее в объятия, зарылся носом в заячьи ушки.

– Ты смотреть-то будешь? – прогудела она ему в грудь.

– А чего смотреть, я и так все понял. Девочка будет. Обязательно будет девочка.

* * *

Анаит поднесла чашку к губам, подула. Остатки густой кофейной пенки разбежались к краям и постепенно исчезли, оседая на дно. Тамара отобрала у сестры чашку и успела сделать хороший глоток, пока та, очнувшись, наконец не напустилась на нее: тебе же нельзя!

Вместо ответа Тамара кивнула ей: пей.

Анаит послушно отпила. Тонкая струйка кофе побежала по подбородку, капнула на белоснежную скатерть. Предвосхищая аханье сестры, она поморщилась и махнула рукой – не нужно. Отодвинула от себя письмо и фотографии, глубоко вздохнула, потянулась к Монике-прищепке, сидящей рядом с матерью, погладила ее по пружинящим волосам, потом нагнулась, зарылась носом в ее кудри, замерла. Каким-то чудом сообразив, что тете плохо, Моника отстраняться не стала. Только отложила сушку, которую увлеченно грызла, вцепилась в подол платья матери и стала усердно наматывать его на кулачок. Когда Анаит, не в силах справиться с переживаниями, затряслась плечами, Моника выпустила платье матери и пошарила под скатертью, выискивая подол платья своей тети.

Анаит сердилась на себя за то, что напугала ребенка, но остановиться не могла – слезы лились нескончаемым потоком. Она размазывала их по щекам ладонями, шмыгала носом. На запястье болтался ровно такой, как у Моники, синий камень-оберег на полустертой нитке. Тамара потянулась через стол, погладила сестру по плечу, приговаривая – шшш, шшш.

– Что мне делать? – спросила, заикаясь сквозь всхлипывания, Анаит.

Тамара вздохнула.

– Анания считает, что нужно ответить на письмо, пусть Таня приезжает в гости.

– Зачем?

Тамара задумалась:

– Выбор у тебя неоригинальный, между плохим и хорошим. Или ты выбрасываешь это письмо и ничего не говоришь мужу, и это плохо. Или же отдаешь письмо ему. Здесь у тебя тоже выбор негустой – ты можешь поскандалить с ним, а можешь сразу простить. Простить, как ты понимаешь, это хорошо, по-людски.

– А обманывать меня, значит, тоже по-людски.

Тамара побарабанила пальцами по столу.