Молчание цвета

Кипр – царство кошек, которых здесь так много, что кажется – бог первыми придумал их. Придумал, залюбовался и сотворил для них целый остров: живите, царствуйте, здесь все ваше. Мастью кипрские кошки в лето: рыжие, палевые, нежно-персиковые и даже абрикосовые. Я видела одну, которая сливалась с карминной стеной, и, если бы не бирюзовые глаза, вряд ли кто-нибудь бы ее заметил. И видела другую, цвета хриплого пустынного песка – сероглазую, гибкую, невообразимо прекрасную. Она возникла мгновенно, как только я уселась на скамейке. Пристроилась рядом, глядела с укоризной, словно ждала со вчерашнего утра. Пришлось виновато оправдываться – задержалась, да, шлялась, куда ноги несли, где только не побывала и с кем только не говорила: на краю берега постояла, в парк заглянула, с котами перемигивалась, в забегаловке, пока вино пила, пыталась затеять с пеликаном разговор, но ему было не до меня. Облака еще пересчитывала. Так посмотреть – их было восемь, а не так – семь.

Кошка слушала снисходительно, не перебивала. Приободренная ее молчанием, я рассказывала о себе всякое такое, о чем не догадывалась до той поры, пока не осталась с морем наедине. Что чем старше становлюсь, тем меньше пространства стараюсь занимать, мне все кажется, что если еще немного подвинуться – можно выкроить место кому-то несомненно важному, который сделает много больше, чем я. Что стираю отовсюду следы своего пребывания, для горничной Гиды я, наверное, самый любимый постоялец, убираться в гостиничном номере после меня не надо, я наловчилась даже мусор с собой выносить. «Из меня, наверное, получился бы неуловимый преступник», – смеюсь я.

Кошка пожимает плечами – из тебя такой же преступник, как из меня – сторожевая собака.

Вздыхаем.

Сидели долго. Любовались янтарной дорожкой уходящего солнца на водной глади. Море менялось, разливало по подножью неба бережное золото, подкрашивало стальным опушку облаков, просеивало сквозь сито крупицы робкого, гаснущего света, гладило узкую ладонь берега пенной бахромой волн.

– Мне кажется, достаточно просто побыть рядом, чтобы прочувствовать море. Оно ведь не любит прикосновений и вынашивает одиночество, словно единственный способ своего существования. Тебе так не кажется?

Кошка не возражала.

Сидели допоздна, до последнего проблеска заката, дышали покоем. Ушли в разные стороны.

Утро снова встретила на берегу. Наблюдала, как море играет в нарды, с костяным стуком выкатывая на берег разноцветную гальку.

Мои старшие говорили: видеть и воспринимать красоту – одно качество души, а не уставать благодарить – совсем иное.

Не устаю. Благодарю.

Южная Корея

Сеул

В Сеул мы вылетали в день, когда в Европе бушевал ураган. Из-за этого задерживались многие совмещенные рейсы, задержали и наш – на четыре с половиной часа. За время ожидания мы с сыном успели многое: излазили терминал «D» Шереметьевского аэропорта вдоль и поперек, поужинали в одном месте, выпили кофе – в другом, поглазели на все витрины, но ничего так и не купили – зачем что-то брать, когда впереди загадочная и прекрасная Южная Корея! Угомонившись, мы даже успели поработать: я редактировала рассказ, Эмиль корпел над курсовой. Рядом на надувных матрасах дремали утомленные ожиданием иностранцы. Вдруг у одного из них зазвонил телефон. «Раветы арден ынди дэм лил!»[14] – спросонья пробормотал он, а потом, спохватившись, перешел на английский. Услышав родной бердский диалект, я невольно рассмеялась.

– Что такое? – вытащил наушник сын.

– Ничего, обычный американский бердец.

– Где бы ты ни оказалась, обязательно встречаешь земляка. Магнитом вас друг к другу притягивает?

Сеул встретил нас непроглядным туманом. Он тонул в нем по самые пороги храмов – буддийских и христианских. Половина верующего населения Южной Кореи – католики и протестанты. Потому, выглядывая в окно пагоды, обязательно встречаешься взглядом с увенчанным сдержанным крестом остроконечным шпилем церкви. Вспомнив «Молчание» Скорсезе, интересуюсь у нашего гида Шинар, признает ли католическая церковь христиан-корейцев своей паствой. «Признает», – успокаивает меня она. На обочине дороги переливается огнями огромная растяжка: «Jesus Loves You».

– Всего восемь часов полета – и ты в мультикультурном толерантном будущем, – констатирует сын.

Южная Корея – страна будущего, о которой мы мечтаем.

И рай для туристов. Здесь все, буквально все радует глаз: стеклянные многоэтажки, старенькие каменные дома – прошлого и позапрошлого столетия, приземистые деревенские постройки, покатые холмы, сплошь поросшие лесом, туманное небо с отражающимся в нем безбрежным океаном. Лето в самом разгаре, везде, даже в городских парках и скверах, слышен настойчивый стрекот цикад.

– Надо же, обычно они поют в августе, а в этом году проснулись в начале июля, – удивляется Шинар.