Молчание цвета

Жарко и влажно, воздух туг и бездвижен и наполнен мелкой дождевой капелью до того состояния, что погружаешься в него, словно в вязкое закатное море. После не по-летнему холодной Москвы мы рады и жаре, и бесконечному дождю. Люди ходят по городу с легкомысленными веселыми зонтами. Летний Сеул – город веселых дождей и зонтов.

Выбираемся в крепость Хвасон. Первое, что я вижу, выходя из машины – огромная, величиной чуть ли не с гору, статуя Будды. Дыхание перехватывает от красоты: густой дождь, заповедный лес, огромное бескрайнее небо и золотистая статуя, плавающая над миром, словно облачный оберег. Единственное достойное этой красоты поведение – благоговейное созерцание. Но я, переборов робость, снимаю статую на телефон, ругая себя за бестактность. Утешаюсь тем, что не для себя, а чтобы людям показать.

Вечером, перекидывая фотографии в ноутбук, не обнаруживаю снимка Будды. Перепроверяю несколько раз – все на месте, но именно той фотографии нет. Расстраиваюсь до слез. Значит, Будда не простил мне моей бесцеремонности.

Рассказываю на следующий день сыну. На мои стенания он пожимает плечом – мама, не нагнетай и не ищи подвоха тем, где его нет.

– Легко сказать не ищи! – завожу волынку я. – Ты ведь помнишь, какая там была красота! Кругом непроходимый влажный лес, дождь и облака отражаются в лужах. А над ними парит Будда. Огромный, золотистый.

Эмиль морщит лоб.

– Честно? Не помню.

– Шинар! – призываю на помощь я гида.

– Здесь много статуй Будды, – дипломатично отвечает она.

Ну не приснился же он мне!

К разнице во времени так и не привыкаем, потому спим урывками, где накроет. Шутим по этому поводу неустанно.

На третьем часу прогулки по Сеулу:

– Эмиль, о чем задумался?

– С чего ты взяла, что задумался?

– Молчишь.

– Может, я сплю!

Коротаю ночную бессонницу чудесным чтением – сборником рассказов Лоры Белоиван «Южнорусское Овчарово». Ахаю от восторга, умиляюсь, грущу, смеюсь. Когда становится совсем невмоготу – отправляю сыну в мессенджер цитаты: «У деда Наиля уши мягкие и удивительно длинные. Их все время при встрече с дедом хочется потрогать». «Потрогала?» «Балбес!» На третий день книга перекочевывает в его комнату. Теперь он мне строчит цитаты: «Если подойти к морю поближе, встать лицом к лицу, закрыть глаза – и – вдох, и – вдох, – можно почувствовать на своем затылке небесную длань. Заметили. Погладили по голове. Можно жить дальше».

Хорошо быть неспящим в Сеуле и читать Лору Белоиван.

Нам очень повезло с гидом. Шинар переехала в Южную Корею из Казахстана, живет в стране уже девять лет, получила здесь второе высшее образование. Вежливая, тактичная, знающая девушка. На любые вопросы отвечает охотно и исчерпывающе. Спрашиваем об отношении корейцев к реинкарнации. «Дзен-буддисты, – рассказывает Шинар, – верят в бессмертие души, но считают, что она может переходить от человека только к человеку. Каждая новая жизнь – исправление ошибок предыдущей. Если в этой жизни человек беден, значит, в прошлой он был алчным. Если он болеет, значит, в прошлой жизни кому-то сильно навредил».

– Что же такое натворил в прошлой жизни писатель? – шепотом спрашиваю у Эмиля.

– Спалил Александрийскую библиотеку! – следует молниеносный ответ.

В Музее искусства восторгаемся красотой корейских колоколов. Ушко колокола – недовольный дракон, застывший в странной позе.

– Знаете, почему он такой взъерошенный? – спрашивает Шинар. – Низ колокола символизирует дно мира – воду. А драконы, будучи огненными существами, боятся ее. Вот он и отдергивает лапы. Отсюда его недовольный вид и необычная, «вывернутая» поза. И кстати, на заметку: драконов вы встретите только на корейских колоколах.

Музей войны подкупает своей сдержанностью и достоинством: ничего такого, что давило бы на жалость и вышибало слезу. Корейцы умеют радоваться как дети, но в скорби они молчаливы и неприступны. Уходим из музея задумчивые, каждый в своих мыслях.

– Заметил, как мало на улицах японских машин? – понаблюдав за городским движением, спрашиваю у сына. – Может, причиной тому горькая историческая память?

– Лично я не заметил ни одной российской. Ни «шестерок», ни «нив», ни даже «Лады Калины». Затрудняюсь объяснить сей горький казус!

Застали чудесный праздник: фестиваль лотоса. Во дворах пагод, в специальных высоких кадках, распускаются лиловые, розовые, белые, желтые лотосы. Любоваться ими можно бесконечно. Угощаемся лотосовым чаем – у него ярко выраженный травяной вкус, чуть терпкий и горчащий. Женщина, которая разливает чай, просит оставить отзыв в специальной книге. Пока я пишу, Эмиль доводит до порога храма древнюю старушку – та идет, еле ковыляя, цепляясь руками за прохожих.

– Хороший у нее сын, добрый, – говорит женщина.

Шинар передает мне ее слова.

– Почти буддист, – шучу я.

– Почему почти? – улыбается Шинар.