Это уже потом, спустя время, тебе объяснят, что именно то дерево, под которым уснул и не проснулся дед Леван, называется грецким орехом. Дед Леван по старости забыл, что под ореховыми деревьями нельзя спать, они ведь поглощают очень много кислорода. Он прожил большую достойную жизнь, чередуя радость и печаль, строя каменный дом и собирая виноград, радуясь своим внукам и оплакивая своих сыновей, одного из которых забрала война, а другого – лавина в горах. Дед Леван сделал все, чтобы поднять внуков, а когда совсем устал, присел отдохнуть под грецким орехом. Уснул – и не проснулся.
Не засыпай под дубами и буками. Под каштаном и фундуком не засыпай.
И к калине с осторожностью подходи. Не умеешь ее распознать? Воооон тот пестролистый, обвешанный гроздьями прозрачных ягод кустарник. Осенью он окрасится в гранатовый красный, а листва покроется частой проседью. Превратится калина в рыжую веснушчатую старушку.
Помнишь Саломэ, которая ушла в прошлом году? Забыла, наверное, тебе ведь всего пять, а в прошлом году вообще было три. Четыре, говоришь, было? Ишь, вылупилось яйцо, считать научилось!
Бедная, бедная Саломэ. Когда она стала путаться в именах и датах, мы решили, что память подводит. Когда стала спотыкаться на ровном месте – подумали, что ноги. Но однажды она не сумела подняться с постели, и пришлось везти ее к врачу. Оказалось, что не память и ноги подводят, а нагрянула страшная болезнь. Врач рассказывал, что она скашивает именно рыжих людей. Потому чаще всего болеют ею в Ирландии и Шотландии, там у них все рыжие. Ну или почти все.
Как болезнь называется? Рассеянный склероз. Пусть провидение отведет от тебя такую беду, бала-джан.
Когда Саломэ совсем ослабла, мы с тобой ходили проведать ее. Ты укладывалась рядом, подхватывала двумя пальцами тонкую кожу на тыльной стороне ее ладони и играла в считалочку о мушмуле, которую поклевали воробьи. Бедная, бедная Саломэ. Пусть Господь осветит ее душу.
Только разговор ушел в ненужную сторону, я-то хотела о другом. Так вот: к калине подходи с осторожностью, а лучше не подходи вовсе. Змеи любят отдыхать, свернувшись в ее корнях калачиком. Калина – любимое их дерево. Почему? Да бог его знает почему.
Ну про ель-то ты небось думаешь, что все знаешь. И браслеты с ожерельями из иголок плести умеешь, и шишками все подоконники обложила – ни пройти ни проехать. И исхитрилась, продравшись сквозь колючие лапы, накарябать на стволе свои инициалы, пустая твоя головушка. А представь, если ночью в спальню проберется ель и прочертит на твоем лбу свои инициалы! Понравится тебе? М? Конечно, будешь молчать, сказать-то нечего! Дай приглажу волосы, а то носишься по двору чучелом, всех птиц распугала.
Так вот, про ель. Ее, к примеру, нужно сажать в отдалении от фруктовых деревьев, чтоб она не попортила вкус плодов. Под ней, словно в погребе, можно хранить продукты – они не протухнут. Если обжегся горячим питьем, нужно пожевать еловую иголку – она уймет жжение. А если смолу перемешать с гусиным жиром, этой мазью можно лечить любые раны. Наша соседка Рипсимэ выходила так своего сына. Он на себя чан с горячим айвовым вареньем опрокинул, она его этой мазью густо обмазывала и оборачивала во влажные холодные пеленки. Даже шрамов не осталось. Он ведь с рождения незрячим был. Рипсимэ плакала-плакала, сетовала на свою горькую судьбу, сына жалела. Когда он обварился, выходила его, выправила. И с того дня больше не плакала. Живой – и спасибо.
Когда тебе давно уже много лет, мир звучит именами тех, кто ушел.
Грецкий орех навсегда остается деревом, под которым уснул и не проснулся старый дед Леван.
Под калиной, приобняв себя за колени, сидит рыжая и веснушчатая Саломэ, а в большом кармане ее вышитого солнцем передника спят змеи. И крутится в голове бессмысленная считалочка: чирик-чирик-фьюююють, кровля бабушкиного дома, сито, полное мушмулы…
А если, а если, а если залезть под ту самую бестолково вытянувшуюся на краю сада ель, лечь на спину и закрыть глаза, можно услышать голос Рипсимэ:
– Амирам, ай Амирам! Поднимайся на веранду, небо заволокло тучами, скоро дождь пойдет. Не боишься промокнуть? И ладно, сыночек, сентябрь на дворе, вряд ли простудишься. Я тогда просто рядом посижу, зонтик над тобой подержу, ладно?
Как можно рассказать о любви? Об одетых в копоть свечей, ушедших по пояс в землю хачкарах, о шуршащем листвяной шелухой ноябре, о предрассветном крике петухов, скоротечном и бестолковом, словно сама жизнь – не успел надышаться, – а она уже вспорхнула на плечо ближайшего холма и, взмахнув разноцветными крылом, нырнула в облака – аа-а! Промелькнула, словно и не была.