Молчание цвета

– Некоторые женщины взбираются в кресло для мытья головы коленями и нагибаются над раковиной. Так, говорят, вам легче будет работать. Порой убедить их сесть – непосильная задача.

– И что ты тогда делаешь?

– Куда деваться, мою так.

За последнюю четверть века Берд превратился в военный городок. В каждом доме квартируют офицерские семьи. Изнеженные городские, попав в нашу непринужденную обстановку, сначала впадают в ступор. Но спустя какую-то неделю их от аборигенов уже не отличишь: дети прямо с куста едят обработанный медным купоросом виноград, мужчины предпочитают воде тутовку, а женщины отмахиваются от растительного масла как от скверны – отныне и во веки веков они будут готовить на местном топленом.

Но среди приезжих иногда попадаются очень упрямые экземпляры, которых местным «здоровым образом жизни» не проймешь.

Живет, например, в Берде один офицер. Два раза в день – утром и вечером – он выходит на пробежку. Берд принимает в его беге живое участие: проезжающие мимо машины притормаживают, чтоб предложить подвезти, а каждый, буквально каждый прохожий считает своим долгом остановить его и полюбопытствовать, что у него стряслось. Потому что нормальный бердец побежит только в том случае, если, например, в него вот-вот ударит молния. Хотя и за это не поручусь.

О Бердском ЗОЖе. Одноклассник Овик:

– Решил похудеть, занимаюсь с тренером.

Я, уважительно рассматривая его крупную, не испорченную рельефной мускулатурой фигуру:

– Какие упражнения делаете?

– Какие ему диктую, такие и делаем!

И еще, снова Овик.

– Сходил на УЗИ. Сразу предупредил врача, чтоб картинку с увеличенной печенью оставил себе. Дай мне, говорю, картинку с нормальной печенью.

– А он?

– Смотрит как дурак, даже не смеется. Сразу видно – не из наших!

Берд – это в первую очередь родители. Сорок восемь лет семейной жизни. Война и мир, любовь и птеродактили. Отношения – приближенные к боевым. Мама пилит, папа огрызается. Папа любит, мама отлынивает. Мама сажает пионы, папа – кукурузу. На соседних грядках. Тут кукуруза, там пионы, дальше огурцы и сразу же – гибискус. Над земельным участком стоит огромное ореховое дерево. Папа решил спилить некоторые ветви, чтобы было больше солнечного света. Ничтоже сумняшеся отпилил все ветви на нашей стороне. Теперь орех плодоносит на соседский участок, зато папа за ним преданно ухаживает и поливает. Мама хватается за голову и называет его «этот человек». Папа отвечает своим коронным «кировабадци»! Мы с младшей сестрой Сонечкой то плачем, то смеемся.

Диалоги – отдельное счастье.

– Посадил в этом году два мешка картошки, – в предвкушении бешеного урожая хвастает папа.

Мама, флегматично:

– Будет как в прошлом году: посадил два мешка картошки, собрал ведро колорадского жука!

Папа вдумчиво и завороженно разглядывает лежащий на краю огорода большой плоский валун.

– Чего ты там увидел? – любопытствую я.

Он, стряхнув наваждение и с опаской отходя в сторону:

– Армянина нельзя оставлять один на один с камнем, иначе пока не выбьет на нем хачкар, не успокоится.

Собираемся на пикник. Мама убеждает папу переодеться в другую рубашку.

Папа, дымясь ушами – терпеть не может переодеваться:

– Женщина, чем тебя эта рубашка не устраивает?

Мама выдвигает железобетонный аргумент:

– В той ты выглядишь моложе!

Папа, ворча, надевает желтую рубашку. Теперь он похож на побитого невзгодами доисторического цыпленка. Но его мало волнует внешний вид, он недоволен торчащим колом воротом рубашки.

– Женщина, посмотри, какие воротники!

– Не воротники, а ворот! – Мама тщетно пытается придать рубашке надлежащий вид.

– Это у тебя ворот. А у меня воротники, целых два: справа и слева! И оба идиотские!

Августовский Берд нежен и задумчив: низкое и густое небо – черпать не исчерпать, мерцание звезд – к концу лета оно робкое и смиренное – за порогом холода, спящая по обочинам пыльной деревенской дороги мальва, бормочущая сквозь дрему река.

С выходом луны заводит печальную песнь неведомая нам птица – плюууу, плюууу, плюуу.

Спрашиваем у папы, как ее зовут. Он на секунду отрывается от книги.

– Какая птица?

– Вон та, печальная.

– Мы ее так и называем – печальная птица.

Спустя час кропотливого поиска, во время которого сестра Сонечка демонстрирует высший пилотаж по формулированию идиотских запросов поисковику (ночная птица, которая грустно зовет; птица, которая говорит плюуу-плюуу; сова или филин, кричащие с частотой бьющих часов; печальная и грустная ночная кукушка – и здесь гугл сдается и выдает правильный ответ), мы наконец вычисляем ее: сова-сплюшка. Но сразу же решаем, что самое верное ей определение – печальная птица, потому что ее отчаянный зов и есть воплощение того всеобъемлющего ощущения сиротства, которым накрывает нас каждый раз, когда мы уезжаем из Берда.

Мы родом из города печальных птиц. Все мы родом из городов печальных птиц. Мы уезжаем, а они ждут и зовут нас – плюуууу, плюууу. Вспомнить – радость. Услышать – счастье. Вернуться – благословение.

Картинка бытия