Молчащие псы

- Они примут участие в нескольких операциях, - услышал в ответ венгр, - в том числе, в ликвидации российского посла.

Имре поднялся и направился к выходу.

- Почему вы уходите?! – крикнул вслед нему Рыбак. – Не желаете сотрудничать?

- Я не работаю с безумцами. Репнина охраняют так, что нужна армия, чтобы устраивать на него покушение!

- Если бы было по-другому, я все устроил бы сам, капитан, не прося у вас помощи. У вас исключительные люди, элита маршалковской полиции, а у меня имеются лишь обычные разбойники. Вы можете это сделать, а точнее: мы можем сделать это вместе.

- Нет! – решительно заявил Кишш. – Любое покушение на Репнина – это самоубийство. Об этом я знаю, так как наблюдаю за посольством уже давно. Оно окружено пятью сотнями егерей, сотня окружает его карету, когда он выезжает в город; как минимум десяток вооруженных агентов охраняет его на всяком балу или в театре. Невозможно приблизиться.

- Ошибаетесь, капитан. Сегодня со мной сотрудничает много людей, которые раньше считали, будто бы все, что я желаю совершить – невозможно, и что меня следовало бы послать к бонифратрам, где лечат тех, у кого непорядок с умом. Теперь же эти люди верят.

- Это лишь свидетельствует о том, что данная болезнь заразна. Нет, мой господин, у меня в мыслях нечто совершенно другое Если мне удастся, тогда, как мне кажется, я помогу Польше больше, чем вы. Делайте свое, я же стану делать свое. Обещаю, что не стану вас дергать, но только при одном условии: "Басёр" больше не должен кусать, в противном случае я выбью ему зубы вместе с лордовскими прикидами, предупреждаю!... Да, еще одно, где тот обещанный труп "Басёра"?

- Терпение, капитан, вскоре я вам сообщу… Но если вам захочется мне что-то сообщить или чего-то узнать от меня, прошу связаться через Туркулла; паж – мой человек.

Фальшивого "Басёра" с изуродованным, так что невозможно было ничего распознать, лицом и замечательными шрамами от собачьих клыков на спине, Рыбак доставил под конец июля. Тогда они встретились во второй раз, и нищий спросил:

- Ну что, капитан, вы не передумали?

- Мне весьма жаль, но я до сих пор здоров, - ответил на это Кишш. – А вскоре меня здесь вообще не будет.

- Поездка?

- Что-то в этом роде.

- Если на Жмудь, то не советую по причине проблем со здоровьем. Там его можно будет здорово попортить. Климат там сейчас просто убийственный.

- Правда?

- В мирное время некоторые дороги там более опасны, чем во время войны. Это один из тех секретов, которые мне известны, а вам, похоже, нет.

- Войны можно ждать так долго, что человек и поседеть может.

- Войну можно и вызвать…

- Ну, если являешься монархом…

- Не обязательно.

- И вы, господин Рыбак, способны это сделать?

- С вашей помощью, капитан Воэреш – да.

- Но ведь я должен был помочь вам убить Репнина.

- Именно.

На сей раз Имре уже не мог сдержать смеха.

- И что вас так смешит, капитан? – спросил нищий.

- Что меня смешит?... Я вспомнил, как вы кричали на "Басёра"… прошу прощения, на лорда Стоуна… что у него в голове не все в порядке, поскольку устраивает дурацкие скандалы. Но его авантюры были до смешного малыми по сравнению с вашими замыслами о российско-польской войне.

- Что-то не вспоминаю, капитан, чтобы я хотя бы одним словом намекнул, что путем убийства посла желаю вызвать войну России с Польшей! – сердито произнес Рыбак. – Я думал о другой войне, только вижу, что нет смысла вам этого объяснять. Подожду, когда вы захотите поговорить серьезно. Возможно, такое время и придет.

Время для самого серьезного из разговоров между капитаном Имре Кишшем и Рыбаком пришло в день похорон великого коронного маршалка, когда вся Польша следила за начинавшимся сеймом. Вся, за исключением известного нам венгра, за которым я слежку с Башни Птиц. Его волнуют лишь две вещи: несколько доставленных ему писем Белиньского, и сама смерть, которая его мучит. Буквы пересыпаются перед его изумленными глазами, словно песок, сыплющийся на гроб маршалка, пока все это не нарастает в нем до состояния физической боли, ибо, хотя Францишек Белиньский и не был его близким приятелем и собутыльником, всего лишь суровым начальником, их объединяло нечто близкое дружбе – кое-что иное, что, скорее, родственно недосказанным отношениям между отцом и сыном, и чего нельзя назвать сердечностью, но что весьма часто означает гораздо большее. Этот великолепный ворон, ас варшавской полиции, высеченный из самого твердого гранита, чувствует потребность в слезах, словно бы у него пропал кусок души: от него ушел пожилой человек, который у мало кого пробуждал симпатию, поскольку был жестковатым и всегда говорил то, что в данный момент было наиболее подходящим, но чего другие не смели сказать. Вот только капитан Кишш не умеет плакать, это разновидность увечья. Его мучает тот маленький человечек из холодного металла, что проживает в одной из боковых долей мозга всякого человека, и в подобные моменты просыпается, вползает в сердце и кусает, словно крыса, а те, кто не способны изгнать его слезами, страдают дольше.