Молчащие псы

- Ибо Вольтер научил меня, что "вольный человек идет в небо тем путем, который ему по нраву". Я, похоже, попаду в ад, но путем, который сам выберу, даже мой отец этого не изменит... Огня, о котором вы говорили, я опасаюсь, не хотелось бы, чтобы меня обожгло. Брат Кампанелла назвал их прометеевский огонь "объединением всего мира в единую паству путем изменения законов и порядка", желая иметь одно справедливое государство на всей земле, и он был настолько наивен, что исполнителей этих планов он искал поначалу в Испании, а потом во Франции, благодаря которым мы имеем в Европе абсолютизм кандалов, "lettres de cachet"[93] и всяческие беззакония. Вы только подумайте: Бурбоны управляют всем миром! А эта унификация, по мысли Кампанеллы и Мора, спасительная, является скрытым желанием всякого амбициозного деспота, и поверьте мне, их утопический коммунизм, раньше или позднее, будет использован каким-нибудь тираном в качестве идеи, маскирующей стремление к объединению всех народов под единой плетью, преображения всего мира в единое поместье побратавшихся рабов, только мне не хотелось бы дожить до этого.

- Согласен, до этого никто из нас не доживет, нравится нам это или нет. Но до ликвидации и уравнивания граждан в нескольких, по крайней мере, странах мы доживем!

- Это бред людей, которых сжигает горячка революции, господин Рыбак. Кто же совершит такую ликвидацию?

- Книги! Иногда несколько сраниц, покрытых печатным текстом, значат больше, чем пушечная батарея, ну а те, которые я имею в виду – это порох с уже зажженным фитилем. Его желали загасить, римский папа Климент проклял "Энциклопедию" д'Аламбера и Дидро, а "Общественный договор" Руссо сожгли на костре, но результат получился совершенно обратным. Вся Европа уже знает на память высказывание, которое Дидро поместил в статье "Бедняк": "Одним из наихудших последствий плохого правления является раздел общества на два класса, один из которых наслаждается богатством, а второй живет в нищете". Вся Европа чиает произведения Руссо "О происхождении и основах неравенства" и "Договор", в котором он доказывает, что единственным смыслом существования системы является добровольный договор членов общества, а единственной властью – народ, выражающий свою волю посредством закона!

- Чушь! – воскликнул Грабковский. – Власть народа и закон – это два полюса...

- Посмотрим, нонсенс ли это, - не дал ему закончить Рыбак. – Пока же фактом остается, что фитиль загорелся, вопрос лишь: насколько он длинный. И зажгли его книги писателей, которые не глупее тебя!

- У нас они ничего не зажгли, я искал эти произведения...

- Выходит, ты их не знаешь? – спросил изумленный нищий.

- Откуда же я могу их знать, в Польше нет ни одного их экземпляра.

- Ошибаешься, у меня они есть. Завтра мой человек принесет тебе домой целый ящик их, и вот тогда увидишь.

Имре выпил рюмку до дна. Еще десять минут. Неожиданно он заметил, что в комнате нет ни единого светильника или свечи, и что через минуту Рыбак, наверняка, выйдет их поискать. "Нужно его подогнать, потому что потом он помешает Палубцу...". Венгр так грохнул кулаком по столу, что посуда зазвенела.

Он словно бы остановил мельничное колесо, творя пробуждающуюся от сна тишину.

Темнота постепенно окутывала дом и начала втекать вовнутрь через окрасившееся красным окно. А наша пара, разогретая диспутом, и вправду забыла про капитана; да они ссорились, но уже породнились интеллектом и своим интимным, словно шепот любовников, которые обоюдно знают свои мысли, диалогом. Было в этом что-то из диалога между величайшим из персидских мистиков, Або'ль Хайром ("Я вижу все то, что ты знаешь") и величайшим ученым Востока, Авиценной ("А я знаю все то, что ты видишь"). С высот Парнаса они не знали лишь того, что оба являются всего лишь стрелками на часах венгра.

- Господа, - сказал Кишш, - ни революция, ни народная власть временно меня не интересуют. Философские фантазии оставьте себе на потом, а теперь давайте-ка поговорим о том, о чем мы должны были говорить. Вот только, если можно, не на ощупь.

Нищий вышел в соседнюю комнату, чтобы принести свечи, а Кишш, воспользовавшись его отсутствием, шепнул:

- Замечательно, писарь, приложи-ка ему посильнее, пускай не думает, будто бы мы не заканчивали школ. Тогда будет нас больше уважать.

- Так точно, капитан, - ответил обрадованный похвалой Грабковский.

Вернулся Рыбак, и в комнате сделалось светлее. Хозяин поставил на стол тяжелый железный подсвечник и отозвался охрипшим от длительных предыдущих дебатов голосом:

- Если я хорошо понимаю, господин капитан хотел сказать: