Молчащие псы

- Что, не знаешь, кому верить? – разозлился Кишш. – Тогда послушай, детка. Несколько дней назад, ночью, во дворец маршалка кто-то проник и выкралодну вещь, пакет, содержащий письма из Парижа. Это мог осуществить только человек, который уже бывал во дворце и хорошо его знал. Нападение организовал полковник Игельстрём, а главный из взломщиков вручил письма доверенному человеку из российского посольства, поляку, носящему прозвище "Африканец" и делающему замечательную карьеру при королевском дворе; совсем недавно он получил камергерский ключ. Этого агента Репнина зовут Михал Дзержановский, и это мой старый приятель, мы вместе дрались в Индии. Он обманывает Репнина и Игельстрёма, притворяясь, будто бы верно им служит, а на самом деле ненавидит их и служит им так же, как наш хозяин служил маршалку. Майор Дзержановский поначалу пришел ко мне с этими письмами, оставил мне три, и только потом отдал остальное Игельстрёму, по счастью в них не было ничего важного. Я договорился с паном Дзержановским на пять вечера, он как раз прибыл сюда, вот мы и пригласим его в нашу компанию... Войди, Михал!

Он вынул из-за пазухи три письма и положил их на стол, когда же Дзержановский вошел, спросил, указывая на Рыбака:

- Ты, случаем, этого джентльмена не знаешь?

- Прекрасно знаю! – рассмеялся Дзержановский. – Это как раз с ним приказал мне встретиться Ингельстрём, от него я получил письма, ограбленные у Белиньского, и это он получил от меня золото за эту услугу. Бедный маленький лис, думал, что всех обведет вокруг пальца, а тут сам попал в силки, какая неприятность! Как здоровьице, пан хитрец?

Имре обратился к Грабковскому:

- Ты только погляди, а ведь еще минуту назад этот тип, стремящийся осчастливливать народы, клялся тебе, будто бы он верный слуга маршалка! Напомни мне, писарь, учил ли Христос, что когда слуга обворует своего господина, хороший это поступок или плохой? Или процитируй нам чего-нибудь из Мора и того второго, почитателя общих спален...

Дзержановский присел возле Кишша.

- И что ты собираешься делать?

- Сматываю манатки, утром от меня не останется и следа. Тех своих людей, которых выберу, забираю с собой. А в литовских лесах Репнин нас не достанет.

Грабковский приблизился к Рыбаку и поглядел ему в лицо. Когда он заговорил, каждое его слово сочилось смертельной ненавистью:

- Если я и боюсь преисподней, то лишь потому, чтобы не встретиться там с тобой! Мне казалось, что уже никто на свете не способен одурачить меня болтовней о творении добра, но тебе это удалось! Я поверил, что ты не агитатор, а такой польский Христосик, что больше думает о ближних, чем о себе! Ты же, на самом деле, из тех, каких держит в слугах всякий деспотизм, и который отвлекает внимание рабов от борьбы за национальную свободу идеей сражения за счастье человечества! Это словно "аква тофана", что отравляет души указанной высшей целью... И я, стреляный воробей, позволил себя обмануть! Вот какой я дурак!

- Можешь порадоваться, - со странным спокойствием в голосе ответил на это Рыбак, - рядом с тобой двое еще больших глупцов. Мужики здоровенные, вот только головы у них слишком малы по отношению к телам. Оба читали письма, высланные из Парижа Белиньскому, и их не заинтересовало, что эта корреспонденция столь важная, что ее следовало прятать в тайнике и потом воровать из него, содержит придворные сплетни, литературные и художественные новинки, а так же политическую болтовню родом из кафе. Если бы они задумались об этом, возможно, они и пришли бы к заключению, что письма написаны шифром или же то, что важные сведения записаны в них между строк симпатическими чернилами. Только на это у них не хватило ума. В противном случае, они не отдали бы русским оригиналы, которые хороший специалист по тайнописи способен прочитать, а у Репнина такие специалисты имеются. Сами бы наняли специалиста по подделке документов и вручили бы Игельстрёму копии с измененным содержанием: какие-то предложения можно было удалить, а другие переставить; понятное дело – копии без печатей, а только лишь с их следами, потому что письмо за день подделать можно, а вот печати – нет.

Все трое, Дзержановский, Грабковский и Кишш поглядели на лежащие на столе письма. Ни на одном из них не было печати, на бумаге были видны только следы от них.

- Таким вот образом, если бы ваши товарищи, - продолжал Рыбак с презрительным высокомерием, были поумнее, Репнин получил бы копии, лишенные секретных сообщений, благодаря новой бумаге и перестановке содержания, а оригиналы спрятали бы... например, в ножке стола.

Говоря это, он коснулся сапогом одной из ножек стола, за которым они сидели. Через полминуты рулон с французскими письмами, направленными маршалку, уже находился в руках Кишша и Дзержановского, который присоединился к числу изумленных. Они сравнивали три принесенных Имре письма с оригиналами и не могли выдавить из себя хотя бы слово.