Молчащие псы

Полковник поднял обнаженную женщину, подошел к кровати и бросил на постель. После того без какой-либо спешки разделся и, ложась рядом с Люльер, закончил:

- А мы желаем вот чего... Мы не желаем рвать ее на куски, пускай останется целой, под управлением насекомых, которых мы нанижем на серебряный шнурок! Варшава уже наша, только на что нам одна голова (тут он поцеловал хозяйку), это всего лишь мелкое удовольствие, с которого следует начать. В ходе разделов Вена с Берлином отдали бы нам еще Литву с Украиной (тут он положил руку на грудях женщины), но одни груди удовлетворят только евнуха. Мы возьмем ее всю (тут Игельстрём притянул Люльер к себе), без женитьбы, чтобы не дразнить соперников, и будем делать здесь то (при этих словах он развел ей ноги), что нам будет нравиться!

Таким вот образом полковник Игельстрём исполнил приказ своих вышестоящих начальников, которые приказали установить любовные отношения с панной Люльер. Его любовный "блицкриг" оказался чрезвычайно эффективным и представлял бы полнейший успех, если бы не обстоятельство, что "Дом под Куклой" через стену соседствовал с домом лорда Стоуна, слуги которого (люди Рыбака) были мастерами по проворачиванию дырок даже в самой твердой стенке. Рыбак прекрасно знал, что делает, когда несколькими месяцами ранее вынудил Вильчиньского поставить Станислава Августа перед альтернативой: либо этот дом, либо никакого другого, я уезжаю, а ты ищи себе другого советника по деревьям и садам!

Во время отсутствия "Алекса" в его доме имел место неожиданный визит, которая заставила король нищих богатую пищу для размышлений. Предложение вышло от еврейского купца Гершля. Возможно, это может показаться странным кому-нибудь, знающему, что в XVIII веке евреям нельзя было в столице ни проживать, ни заниматься торговлей. Только от этого правила имелось исключение. "Исключением было время сеймов. За две недели до открытия каждого сейма управляющий хозяйством маршалка звуками трубы объявлял о свободном проведении торговли и ремесла почитателям Ветхого Завета; а через две недели после закрытия сейма – конец этим свободам" (Виктор Гомулицкий).

Гершль был купцом, которому можно было приписать признаки коммерческого гения, на что имелось, по крайней мере, одно доказательство: в течение полутора десятков часов, не затрагивая никакого труда, одной только головой он превратился из кошерного мясника с пустыми карманами в в человека, располагающего приличным инвестиционным капиталом. В присутствии свидетелей он заключил с богатым оптовым продавцом зерна письменный договор, в котором обязывался в течение месяца пять килограммов говядины в сутки взамен за ежедневно удваиваемое количество зерен пшеницы. За первый день он должен был получить одно зернышко, во второй – два, в третий – четыре и так далее, в течение тридцати дней. Богач вернулся домой обрадованный, но когда его сын взял абак рассчитал, сколько зерна ему придется отдать Герцлю, его отец чуть не поседел от изумления – то была невообразимая гора зерна (почти 560 миллионов зерен), что превышало стоимость ста пятидесяти килограммов мяса так, что это грозило оптовику банкротством[95]. Герцль согласился договор аннулировать за приличное вознаграждение в золоте, благодаря чему приобрел несколько процветающих "дел" в еврейской торговой колонии Новый Иерусалим, располагающейся за городскими стенами Варшавы.

Любимой женщине лорда Стоуна он предложил покупку сказочной бижутерии, французских духов и благовоний, а еще платьев и модных аксессуаров прям из Парижа. При их виде, ее глаза заблестели – если бы она могла так одеваться, тогда, возможно, в Его глазах она сравнилась бы с теми грандиозными дамами, которых Он встречает на балах и приемах во дворце. Разве могут они иметь более приятные лица и красивые тела, чем у нее? Ее они превосходят только лишь рождением, чего перескочить никак нельзя, но что для истинных мужчин всегда остается вопросом второстепенным, ну и одеждой, которые намного важнее, поскольку, вопреки болтовне философствующих глупцов, платье красит человека, только необходимо быть женщиной, чтобы об этом знать. И нужно иметь деньги, а на одежды, которые принес этот еврей, и которые могла бы носить королева – деньги громадные; откуда их взять?

Рыбак, которому пересказали разговор Стефки с евреем, а ему пересказали его в тот же день и с точностью, которой всегда требовал – обратил внимание на один его фрагмент:

- Сколько все это может стоить? Эти вот два платья, это колье и вот этот перстенек... а еще вот эти бутылочки... ну, возможно, это вот розовое платье... Сколько вы хотите?

- Что я могу хотеть? Я думаю... дукатов восемьсот, нужно посчитать.

- Господи, да у меня нет и десятой доли этой суммы!