Молчащие псы

Воспользовавшись помощью цыган, которым отдал двух лошадей, он перебрался в Словакию. Когда ему сообщили, что граница у них за спиной, Имре неожиданно испытал печаль и обернулся. Далеко, за стеной гор, блеснул какой-то огонек – возможно, это невидимое Солнце выскользнуло из-за туч и извлекло огонек из скал. Через миг огонек погас, словно бы кто-то захлопнул дверь.

Старший сын вожака табора желал оставить венгра у себя. Он обещал хороший заработок от контрабанды, только Имре отказался. Услышав это, старая цыганка, что варила еду на костре, заскрежетала:

- Да не боись так, еще встретитесь в мирах, но пройдут годы и годы. А как встретитесь, ничто уже не разделит вас, кроме смерти. Говорю ж вам, еще вспомните.

Вначале он остановился в деревне Даренк, на земле Эштерхази, где осели польские изгнанники, которые много лет назад оказывали помощь восставшим "куруцам" под командованием Ракоци. Там от курьера контрабандистов он узнал, что в Польше назначили цену за его живую или мертвую голову, и что по приказу министра Брюля ищут его настолько рьяно, что живя столь близко от границы, он подвергается серьезной опасности. Тогда он перебрался в Ишасег, имение графа Гросалковица, где тоже проживали поляки, изгнанные сторонники короля Станислава Лещинского времен гражданской войны 1733-1735 годов. Ишасег он покинул, когда Гросалкович начл приглашать на охоту польских и саксонских магнатов из Варшавы.

Судьба забросила его на берега Сены, но и там он не намеревался улыбаться. Имре продал последнего коня, а потом и самого себя, чтобы поднимать тяжести в мастерской по отливке колоколов, в конце концов, завербовался в армию. Он будил уважение своей ужасной силой, и потому, не прошло и полгода, его повысили в чинах до сержанта. Как-то раз однополчане завели его в кафе, в котором некий здоровяк мерялся силой с желающими прижать его руку к столу, зарабатывая на этом приличные деньги. Армейские положили на столе кошелек с собранными луидорами, поставив их против такой же суммы.

Увидев Кишша, силач поднялся с места и протянул правую руку в знак приветствия. Чувствуя зажим железных клещей, Имре понял, что это испытание его стойкости. Противник размозжил ему ладонь и, посчитав, что уже хватит, пожелал убрать свою, вот только камень не пожела отпустить косу – четыре пальца венгра превратились в крюки, сгибающиеся миллиметр за миллиметром. Жилы на двух лбах набухли под кожей, угрожая ее пробить, было слышно лишь хриплое дыхание и треск суставов. Из уст профессионала вырвалось, сдавленное:

- Ох, к-курва!

Он выдал это на чистом польском, чем изумил Кишша.

- Ты поляк? – спросил Имре, ослабляя зажим.

- Поляк, псякрев, и с сегодняшнего дня еще и однорукий, чтоб тебя холера!... Давай оставим этих лягушатников и пойдем выпьем.

Новым знакомым Кишша был старше его на пять лет Михал Дзержановский, один из тех обошедших весь свет типов, которых в энциклопедиях называют "профессиональными авантюристами". Хотя свою роль в "Молчащих псах" он еще сыграет, но к наиболее важным персонажам книги причислить его нельзя, поэтому за его жизнеописанием отсылаю читателя к "Польскому биографическому словарю", де вы найдете основные даты и факты. Я же обращусь к мемуарам Станислава графа Водзецкого за двумя весьма точными высказываниями о Дзержановском: "Ростом громадный, телом соответствующий, выглядел он будто рыжик. По нему было видно, что это человек, который, веря своей силе и хитроумию, сумеет выйти из любых неприятностей".

От Дзержановского Кишш услышал о вербовке в далекую, истекающую золотом Индию, где губернатор Дюпле создал французскую колониальную державу со столицей в Пондишери; в этой стране проживало тридцать миллионов человек. Они выплыли туда вместе из Сен-Мало весной 1752 года. Когда они высаживались в Негапатаме, на Коромандельском побережье, Имре исполнилось двадцать два года, и он вступил в Сезам из сказки. Пышность Парижа и Вены казалась дешевым отзвуком по сравнению с накопленными здесь богатствами. Их символом, при виде которого Версаль с Шенбрунном сгорели бы от стыда, была резиденция вице-короля, называемая Дюплефатихабадом (Город Славы Дюпле) – нигде в Европе не существовало, что могло бы сравниться с этим чудом восточного полушария. И нигде на свете не было столь красивой женщины, как маркиза Жоанна де Кастро Дюпле, супруга губернатора. Этой креолке с невероятной красотой, уже при жизни окруженной легендой, туземцы в южной Азии придавали черты божества по имени: Джоаханна Бегум. Ее внешность остановилась между зрелостью женщины и неосознанностью ребенка, давая образ, который н помнил о своем земном происхождении, на удивление благодарный и до сумасшествия возбуждающий. Кишша охватило изумление, когда он глядел на Дзержановского, бессознательный взгляд которого, казалось бы, вопил: Да прославится Бог в Высотах за то, что подарил миру эту прекраснейшую из женщин!