Молчащие псы

Решительность – какое же мучительное призвание! Только лишь верность несешь с равным усилием, и оба эти действия – не самые лучшие акции на бирже жизни, они редко когда приносят дивиденды. Только имеется в них оправдание того жеста, посредством которого Господь творил человека из обезьяны. О вы, блестящие доктринеры, претендующие на духовное предводительство; о, умники в тогах справедливых торговцев идеологиями; о, высокомерные режиссеры толп, гласящие истины, слабые, будто невинность созревающих женщин; о, самодовольные актеры, путающие театры реальности и притворства – способны ли вы это понять?

ГЛАВА 5

ГНЕЗДО "ВОРОНОВ"

Дело мужское сражаться с беззаконием.

Честь защищать. Не названное преступление,

Оно, словно спрятанный в вине яд.

(Антони Слонимский "Отщепенец")

В утреннем солнце вибрирует едва заметно пробужденный пейзаж. Вокруг меня плоская земля. Небо высокое, синее, в котором нет ни капли драматизма… Под таким небом все подчиняется умалению…

Утреннее солнце, которое пробуждает человека – вы уже замечали? – дурачит всякого, будто бы день будет хорошим, и мир будет к нему добрым, но если бы это было правдой, тогда чаша небес должна была бы рухнуть, ибо исчез бы располагающийся на самом низу и называемый преисподней фундамент, на котором стоят колонны, подпирающие небо. Солнце любит обманывать.

Зато, благодаря тому же солнцу, обеспечивается хорошая видимость, если человек повернется к нему спиной. Как на ладони виден краковский трат и дилижанс, в котором Имре Кишш спешит в Варшаву, где его ожидают Туркулл, лорд Стоун, Рыбак и другие наши герои. Очень скоро он доберется до нее, а тогда и мы сами туда вернемся.

С тех пор, как пишу, вокруг Башни Птиц крутится этот таинственный человек. Я его, скорее, чувствую, чем вижу. Мы так близко один от другого, но нет между нами контакта, мы не обмениваемся ни единым словом – нас делит такое огромное пространство тишины, будто бы мы проживали в двух разных галактиках. С тем лишь, что мою населяют лишь я сам и духи мертвых, а его буквально роится от дружков. Известно ли им уже, что меня интересует? Наверняка, так, но они не знают всего, и это должно их мучить и побуждать к более интеллигентным действиям. Мы словно мужчина и женщина – нас возбуждает одно и то же.

Пока же мысль о них меня не трогает, поскольку я жадно предался эпопее пурпурного серебра, слишком чрезмерно погрузился я в ее конвульсивную суматоху, переполненную жестокости, подлости, сердечных и телесных страданий, а так же в путаницу сухих фактов. Она столь искушающая, что поначалу трудно понять, почему писатели и историки обошли эту загадку с е несравненным величием. Слишком грозен был для них триумф того кровавого солнца? Возможно, это слишком простое объяснение – быть может, уж слишком опустились они в соих атласных кабинетах и ученых лабораториях, и не были они ни психически, ни физически способными выразить эту правду. Быть может, для этой цели нужен некий вид пьяного вдохновения, без которого их окаменевшие, палеонтологические мозги вылетели бы из своих хранилищ в черепах после нескольких первых предложений. Они предпочитают истории с поручнями, где нельзя упасть, где ковры мягк, а лифты бесшумно поднимают наверх, к почестям, наградам и позолоченным катафалкам. Но, может быть, еще по какой-то иной причине? Так или иначе, но это странно. НО если бы человек желал удивляться всему, что странно, ему пришлось бы все время ходить с раскрытым от изумления ртом, что птицы могли бы посчитать предложением для того, чтобы вить в этих дуплах гнезда, и тогда все бы мы сделались молчаливыми сообщниками молчания. Ага, уже добрался! Так что продолжаем:

Совершенно чужой на столичной брусчатке, Имре снял угол на постоялом дворе и осматривался в поисках какой-нибудь точки зацепки. Только теперь до него дошло, чем он располагает: перстнем, картой с какими-то странными надписями на обороте, которых ни дядя, ни отец не могли перевести ни с латинского, ни с какого-либо другого известного им языка; еще несколькими иными документами, среди которых был зашифрованная, но разъясненная Арпадом система знаков для поисков в Жмуди. Кишш понимал, что необходимо найти какое-нибудь доверенное лицо, которое сможет прочитать текст на обратной стороне карты, а вместе с ним собрать как можно больше сведений, прежде чем отправляться в путь. Только Имре не знал, как этого сделать.

От первых хлопот его избавил слуга, находя для всех троих постоянное место для размещения, а вместе с ним – и постоянное занятие для своего хозяина. Станько понравилась молодая, задиристая торговка выпечкой со Старомейского рынка. Когда он пытался подкатиться к ней, та храбро отвечала, поблескивая белыми зубами, но без злости. Однажды он подождал девушку, когда та свернет свою торговлю, и предложил свою помощь в том, чтобы отнести корзины домой. Та глянула на него без тени усмешки и фыркнула: