Молчащие псы

- Что, захотелось мальчишечке… Удовлетвори себя вот так, - и она сделала несколько вульгарных жестов свернутой в трубочку ладонью на высоте низа живота, - оно и полегчает!

Станько остолбенел, бесстыдство этих жестов отняло речь. А девица, чтобы окончательно добить, еще и прибавил:

- Не для просто кого походы в мою постель, тут пан нужен, а не нищий попрошайка!

- Так вы в самый разик попали, - пытался спасти ситуацию Станько, - я уже не нищий, теперь с паном в паны подняться отправился.

- Вот тебе и раз! – насмешливо заметила на это девица. – Знаешь, что я тебе скажу? Когда пан нищим делается, так оно еще и классный нищий; а вот когда нищий в паны выбьется, то пошел он к черту!

Развернулась на месте и скрылась с глаз. С тех пор Станько обходил место ее торговли, но не без того чтобы хоть глазком не поглядеть на нее. Последний из таких взглядов отметил фигуру офицера в темно-синем мундире с пунцовыми отворотами и такого же цвета хальштуком. Военный не был высоким, но гренадерская шапка в форме инфулы[32], с белым султаном, кокардой и бронзовыми оковками по переду, прибавляли ему роста. Крича, он размахивал руками перед носом девушки. Протискиваясь поближе, Станько услышал от лавки с селедками ворчание старой торговки:

- "Ворон" хренов! Не желает девка задок подставить, так он ее штрафами запугивает, падаль воронья!

Похоже, из ус офицера прозвучали уж слишком обидные слова, потому что девица неожиданно стукнула его по роже с такой силой, что у того гренадерская шапка слетела с головы, стуча своими бляшками по рыночному колодцу. В ответ тот толкнул молодую торговку, что та свалилась на землю вместе со своим товаром, но ничего больше офицер сделать не успел, поскольку его замолотили кулаки слуги Кишшей. Станько совсем прибил бы хама, если бы не два водовоза, которые закричали:

- Сваливай, парень, "вороны" идут!

Тут Станько пришел в себя. Увидав набегающий патруль в мундирах, похожих на тот, что сейчас был забрызган кровью офицера, бросился галопом в сторону Швентояньской и сбежал. От страха три дня не выходил он из постоялого двора, притворяясь больным; покупки должен был делать барчук Золтан. Когда же, наконец, поднялся с койки (ради безопасности, вечером), судьба, словно бы вознаграждая за потерянное время, оплатила его танталовы муки: когда он проходил мимо дома на Широком Дунае, открылось окошко, и Станько услышал знакомый голосок:

- Эй, ты живой?!

И о увидал свою торговочку, опирающуюся своим выдающимся бюстом о подоконник.

- Живу, почему бы и не жить… Вот только щиколотка кровоточит, так, что никак остановить не могу, пихнули, гады, штыком, - соврал слуга. – Нет ли у вас какой чистой тряпочки?

И девушка впустила его в дом, чтобы перевязать. Станько погладил по колену склонившуюся над ним женщину и услышал:

- С лапами на паперть!

В комнате пахло свежей выпечкой.

- Добрые булки, - причмокнул Станько.

- Самые лучшие в городе, честно скажу! Можешь угоститься.

- Можно две?

- Да бери. Благодарю за… за помощь. Выбирай, какие хочешь, - указала девушка на остывающий металлический лист. – Эти самые свежие.

- Мне и этих будет достаточно, - заявил Станько, хватаясь своими лапищами за ее лиф, - чтобы полегчало мне, как сами говорили.

- Так вот ты какой? – взвизгнула торговка, пытаясь отпихнуть его. – А ну выматывайся к черту, потому что метлу на тебе поломаю!

Да оставьте ее, вам же пригодится, когда на Лысую Гору лететь захотите! – буркнул тот, валя ее на кровать, царапающуюся, но как-то так, что начатого можно было и не прерывать.

В отличие от педантов, Станько признавал принцип: сначала удовольствие, потом уже долг, он же не заяц, никуда не убежит. О нем он подумал утром, сориентировавшись, что в доме, оставшемся от покойного пекаря епархиальной капитулы, проживают всего лишь две женщины. Тем же самым днем он привел Кишшей к любовнице, и они быстро заключили договор. Женщина сдала им две комнаты, третью оставляя старой матери, себе же предназначила четвертую, самую малую, в которой слуга проводил ночи, пока его не выследил мстительный офицер.

Арестованного Станько доставили в темницу в маршалковской тюрьме, где замучали чуть ли не до смерти. Садист, сотворивший это, отвез тело под дом торговки. Вид был настолько ужасный, что Золтано затрясло в рвоте. Девушка же не проронила ни слезы. Вечером, когда уже ушел вызванный медик, она постучала в дверь старшего из Кишшей и произнесла голосом настолько серьезным, как будто бы со вчера прошло лет десять:

- Благородный господин, хочу с твоей помощью отомстить за него.

- Кому? – пожал плечами Имре. – Может, когда говорить начнет, так скажет ьего.

- Я знаю, кто это сделал! Зовут его Краммер, офицерит у венгерских "воронов".