Молчащие псы

- Иди уже и не переходи мне дорогу, потому что раздавлю, как вошь! Ты хорош с мощением дорог, грязь не так забрызгивает, только не порть мне развлечения, ибо пожалеешь!... Ну, что смотришь? Будет надо, вымощу замковую площадь башками таких как ты!

Последние слова он цедил сквозь оскаленные зубы, словно желая пнуть собеседника. Но когда закончил, вновь широко улыбнулся и с этой улыбкой поспешил наверх, оставляя пожилого глашатая правды на лестнице. Со стороны входа в бальный зал старца догнал мощный вопль:

- Виват Станислаус Августус Рекс!

Белиньский знал, что принадлежит уходящему поколению, которое уже не сыграет большой политической роли в государстве, но он думал о своей любимой Варшаве и о том, что, имея в руке полицию, совсем уж беспомощным он не будет. У всякого проигравшего шута имеется какое-то оружие, которым остальные незаслуженно пренебрегают, а полицию монархи считали несущественной – неким маргинальным фактором, исключительно для поддержания порядка – еще в начале XIX века, и если бы не Фуше, эта поражающая в нынешних категориях глупость жила бы подольше. Потому не пренебрегайте проигравшим шутом, который произнес на одну насмешку больше, чем следовало бы, и теперь ему пришлось укрыться в тишине своего изгнания. Не нужно думать, что он всего лишь проигравший отшельник, уже не влияющий на судьбы оттолкнувшего его мира. Если бы не та одна насмешка Вольтера – Робеспьер не мог бы отрубить голову монарху.

И этого вот человека, которого конвокационный сейм[33] снял с должности 7 мая 1764 года за отказ предоставить этому пророссийскому собранию охраны "маршалковскими венграми"; человека, который оскорбил короля в день коронации; человека, против которого выступила самая могущественная в Речи Посполитой княжеская семья – возвратили на его высокий пост в конце того же самого года! Хватило того, что он отозвал свой протест в отношении Станислава Августа. Сделал он это второй раз в жизни (в первый раз он поддался под Авнуста III, чтобы иметь возможность заняться Варшавой). О том, что он ненавидел русских, известно было повсюду. Но никто не любил столицу так, как он, никто не умел заняться ею, так как он; так что даже отъявленные русофилы не оспаривали возврат Белиньскому маршалковской власти. Это была номинация, столь же общепринятая, как патронат святых над больницами.

И действительно – под его рукой Варшава походила на большую больницу.

Иные перед тем обогащали ее дворцами, украшали политически, усиливали культурно, но никто не подумал сделать ее упорядоченной, отсюда и столетиями ее ужасная похожесть на Авгиевы конюшни. Только Белиньский выполнил воистину геркулесовсий подвиг, давая городу первый пристойный план улиц, первую мостовую, первую уборку мусора, первое освещение подворотен, первые колонки с чистой питьевой водой, первую порядочно организованную пожарную охрану и первую полицию, не говоря уже про первые кафе или о первой лотерее. Только не это все решило, что ему вернули его должность.

На этом посту нужен был отважный и жесткий человек, располагающий чуть ли не харизматическим авторитетом, который мог бы бросить вызов любой силе, в противном случае Варшава превратилась бы в место, в котором нельзя жить. Один только он мог пойти на это, и все об этом знали. Еще жива была память о том, как в 1752 году, хотя и всем сердцем католик, дающий средства на костелы и монастыри, он противопоставил себя клиру и выиграл с ним сражение за десятины, ликвидируя злоупотребления духовного судопроизводства, несмотря на давление со стороны короля, несмотря на наложенной на него епископом анафемы. Помнили и о том, что когда казалось, что никто уже не справится с обнаглевшими иезуитскими боевыми группами, состоящими из студентов школ, в которых преподавали всесильные монахи, он железной рукой взял за задницу это братство, разбойничающее в городе с целью преследования евреев и инноверцев, приказывая своей полиции хватать буянов и до крови учить их плетьми в кордегардии. Решающим испытанием было обычное убийство с целью грабежа, совершенное бывшим директором иезуитской школы, Домбровским. Студенты и орденские отцы, имея поддержку самого нунция, вырвали убийцу из рук справедливости; но Белиньский не сдался. Он разослал по всей стране извещения о розыске и через четыре года схватил Домбровского, после чего тому отрубили голову, ни на что не обращая внимания. А перед тем окончательно ликвидировал "абсолютизм господ студентов", поскольку те – как писали – "обанкротились в своем самовластии".