- А что еще можно подхватить от бляди, отпущение грехов что ли?... Так вот, с тех пор он этим девицам и мстит. Ходит на Рыцарскую, в бордели, и, вроде как, издевается над ними, как скотина последняя, только ни одна ведь из них и слова не пискнет, потому что его боятся. Я поспрашивал у нескольких. Отпираются только так, хотя сами в синяках. Говорят, будто бы их бил кто-то другой.
- А вдруг и кто-то другой... Нужно было бы проследить его и на горячем схватить.
- С ума сошел? Кем я стану за ним следить? Он знает всех наших людей, а чуткий какой, зараза, глаза и на спине держит! Только я не об этом. В прошлом году в городе были убиты четыре бляди, в этом – уже три...
- Такое повсюду случается.
- Такое повсюду случается, но не так часто, и не столько за такое время. Чего-то подобного никогда еще не было. Я разговаривал с королем альфонсов, начальником над Рыцарской и окрестностями, это наш осведомитель. Так он перепуган, говорит, что кто-то убивает товар. Подозревает Краммера, вот только доказательств нет.
- А у тебя есть?
- Еще нет, но имею причины судить, что не ошибаюсь. Именно потому говорю тебе обо всем этом, поскольку мне нужна помощь. В его комнате я обнаружил кое-то любопытное, на французском, а ты этот язык знаешь. Время у нас имеется, он вернется не раньше, чем через пару часов. Выгляни-ка на улицу.
Идя к воротам и возвращаясь обратно, Имре размышлял о том, что сообщил ему Фалуди о Краммере и проститутках. В многих странах видел он этих женщин, некоторые были богатые и ухоженные, в экипажах, в шелках и бархате. Но видел и бедных, голодных, проживающих в маленьких комнатках с исхудавшим ребенком, прячущих перед ним собственную и клиента наготу только тем, что задували пламя свечи. "Нигде не относятся к ним деликатно, они привыкли к синякам, - подумал он, - но если бы кто увидел моего слугу, то тогда бы знал, как Краммер бьет!".
Вдвоем они прошли в кабинет Краммера. Там царил ужасный беспорядок. Написьменном столе и рядом валялись кучи бумаг, пол никто не заметал уже несколько недель.
- Ты осторожнее, - предупредил Фалуди, - ничего не трогай, а вот открой-ка эту книжку.
На столешнице лежал толстый томик, изданный в 1681 году в амстердамской конторе Гланиуса –
- Видишь? – спросил Фалуди.
- Вижу.
- Прочти, что здесь написано.
Кишш начал читать со страницы 266. То было сообщение польского путешественника Яна Струся об уведенной в ясырь польке, которую купил перс из города Скамахи. Женщина, к которой относились совершенно не по-человечески, сбежала в польское посольство, но слуги посла, надеясь получить награду, выдала персам место пребывания беглянки. Разъяренный муж осадил посольство и вынудил вернуть ему жену.
- Черт подери, ты вслух читай, - перебил ознакомление с книгой Фалуди.
- Ладно, слушай...
Он кратко изложил сослуживцу начало и продолжил читать:
"Схватив несчастную, ее завели в комнату, где слуги уже приготовили крест, к которому раздетую донага женщину и привязали. В таком положении собственноручно они содрали с нее кожу. Во время этой экзекуции я с толпой народа находился перед воротами дома, где она и совершалась. Мы слышали ужасные крики и считали, что наказание было весьма болезненным, но ине такое, о котором вскоре узнали. Насколько же безгранично было наше изумление, когда мы увидели некое выброшенное за ворота тело. Это было нечто настолько ужасное, что я не мог поверить собственным глазам, будто бы эта кровавая, бесформенная масса и была той поддаваемой мучениям женщиной, отчаянные крики которой мы только что слышали...".
- Ну, и что ты теперь скажешь? – спросил Фалуди.
- Ну, это никакое не доказательство.
- А я пойду с этим к маршалку!... Положи книжку, как она была.
Кишш уложил том на место. Отведя руку, рядом с кубком, в котором стояли готовые к использованию гусиные перья, куски сургуча с сохранившимися отпечатками. Один из кусочков привлек его внимание. Он внимательно пригляделся к нему и спрятал в карман, спросив Фалуди:
- Как долго ты разыскиваешь доказательства против Краммера?
- Уже с год, а что?
- Ничего. Пошли...
"В течение года, а нашел всякий мусор, - подумал он, - вот я, в один миг, все, что надо".
На следующий день взбешенный Фалуди вернулся от Белиньского, ругаясь, на чем свет стоит: