Молево

– А. Она, она, конечно же, она. Ссылка. Было на то время. – Злодей сделал оборот на каблучке белых лаковых ботинок, отвесил архитектору земной поклон. – Мне в сей же час надобно съездить за покупками, самыми неотложными, можно сказать, ценными подарочками, – почти шёпотом и с лёгкой хрипотцой сказал преображённый.

Он скорым шагом да пружинистым прискоком удалился прочь.

«Вполне себе гуманное», – в уме повторил зодчий слова злодея.

– Гуманист, – сказал он вслух. Ему припомнились слова священника об «одеяниях гуманиста».

– Кто это был? – Спросил Авскентий.

– А я узнала его, – ответила Ксениюшка, – он приезжал в Думовею на невероятно ужасном автомобиле.

– Да, бывал, бывал, – сказал архитектор.

– Ваш знакомый? – поэт сам засомневался в возможной близости зодчего и того господина.

– Думаю, теперь он многим знаком. Хоть и настоящий аноним, как сказал бы Семиряков, – снова ответила за архитектора Ксениюшка.

– Я догадываюсь, догадываюсь, – чуть слышно произнёс Авскентий, – он тот, о ком трубят все социальные сети. Благодетель. И весь в белом.

– Одеяние гуманиста, – вновь повторил зодчий.

А злодей не перестаёт у нас тут самовольничать. Он доскакал до Думовеи, там сел в автобус и уехал в город N. Купил два мешка сахарного песку и стал звонить по «Vertu Ti» разным знакомым среди воров в законе. Затем, куда-то скрылся. Вскоре, он с этими двумя мешками появился в Думовее. Организовал раздачу их содержимого каждому двору. Селяне охотно пересыпали порции в свои мешочки и расходились по домам.

– Это особый сахар, – внушал он каждому, – и надо поберечь его до особого случая.

В одну и пятниц, злодей сделал заявление:

– Настал долгожданный особый случай. У нас тут в Муркаве есть новый храм. Тот сахар, что я вам раздал, передадим в дар для церкви. Маленькие такие подарочки, но ценные, потому что отдаются от души. От ваших душ.

Селяне согласились. Тем более что от всей души. Они вереницей дошли до Муркавы, большой толпой двинулись вдоль единственной улицы и остановились у храма. Его красота оставила в каждом из них сильное впечатление чего-то им самим неясного. Поискали глазами кого-нибудь из прихожан, чтобы задать наводящий вопрос по поводу явленного чуда. Но там не было никого, если не считать единственного пьяненького мужичка, сидящего на старинной чугунной скамеечке с вензелями. Единственного и в том смысле, что не поддался лечебным процедурам злодея. На него никто не обратил внимания. Каждый оставил по мешочку в притворе. Долго не расходились. Затем подошёл туда злодей и добавил в кучу свою часть дара. Сказал:

– Да, красота неописуемая. И мы её малость посластим.

Селяне расходились обратно по одному, поминутно озираясь назад, опасаясь утерять первоначальное впечатление и пытаясь пополнить его.

52. Денис Геннадиевич

Денис Геннадиевич постучался в стенку комнаты из сеней. Татьяна Лукьяновна сказала:

– Похоже, прибыл недостающий человек.

И открыла дверь. Учёный эволюционист, узнав Борю, Авскентия, Николошвили, Ксению, Мирона, и поискав глазами ещё кого-нибудь, воскликнул:

– Замечательная старая компания! Всем привет!

– А тебе привет особый, – ответил за всех Николошвили церковным басом, – вовремя зашёл. Мы тут всей компанией подаёмся в Муркаву. Там нынче двойная свадьба.

– Неужели Мирона женим? Он что, окончательно вышел из подполья? – то ли удивился, то ли по привычке язвить скульптору, той же высокой интонацией сказал учёный.

– Вышел, вышел, из подполья он окончательно вышел, – раскатистым гулом ответил поэт-традиционалист, – но жениться ему теперь будто нет нужды, и ты сам узнаешь, почему. Хе-хе. А женим нынче Чудо-Василька. На дочке Анастасия из Римок. Помнишь такого?

– Да-да-да-да, помню. У него, кажется дополна дочек. Он сам об этом заявил при нашем знакомстве. Когда подпольщика начали искать.

– Память у тебя отличная, – смешливо сказал Мирон, одновременно делая указательным пальцем грозящий жест в сторону Николошвили, – настоящий учёный. Ведь всякое учение только на памяти и зиждется.

– Это я давно понял, – вставился Боря, бывший плагиатор-компилятор, – но без вдохновения, она ничто.

– Так-так-так-так, – Татьяна Лукьяновна блеснула ладонями, тыча ими в полемистов, – оставим философию-милософию на потом.

– Оставим, – согласился Денис Геннадиевич. – Да. А свадьба-то двойная, говорите. Кто у нас ещё молодые?

– Там увидишь, – напевно сказал Николошвили и хитро улыбнулся, глядя в потолок.

Вся старая компания двинулась в Муркаву. По дроге Татьяна Лукьяновна стала пытать свежего гостя.

– И где ты пропадал почти целых три года? Имеешь ли успехи в области стрессовых превращений?

– Да просто всё. Мне же ничего не оставалось, как вернуться в столичный город, поскольку дел в сельской местности не представилось. И там вплотную занялся экологией. Мусор превращаю в энергию и удобрения.

– Похвально, похвально. А? – бывшая атаманша обратилась ко всем сразу.

– Молодец, – прогудел Николошвили.

– Лучше же, конечно, один раз увидеть, – пробурчал Боря.

Авскентий и Ксения молча покивали головами. А Мирон подошёл к нему вплотную, протянул руку и сказал:

– Дай пять.