Молёное дитятко (сборник)

В знаменитом Гори, на родине Сталина, в тени его огромной статуи стоял как вкопанный русский солдат в каске, с автоматом Калашникова наперевес. Было похоже на почетный караул, но нет, это был просто караул, и на других перекрестках стояли такие же солдаты, и по городу ходили по трое, с красными повязками на рукавах. Я зашла в магазин, который работал, и даже покупатель в нем оказался. Вот с этим покупателем мы и разговорились. Мне всего и надо было посоветоваться, как добраться до Санкт-Петербурга… Но он ни о чем больше разговаривать не мог, как только о Ленинграде. Он там живал, и подолгу, там был его головной институт Гипрогор и его любимый театр БДТ с главным режиссером Товстоноговым, который до этого был главным режиссером в Тбилисском театре имени Грибоедова… Останавливаться мой собеседник не мог и не хотел. Наконец, стал зазывать меня домой, чтоб познакомить с женой и внуками, а дети его живут и работают где-то в Салехарде и в Перми. В конце концов, он занялся и моими делами, достал мобильник, переговорил с половиной Грузии и в конце концов нашел мне машину не до Питера, но до Тбилиси. Какой-то родственник его родственника должен был из Гори срочно выехать на похороны в Тбилиси, а другой родственник добыл пропуск у русского коменданта для того родственника, и в него можно вписать меня как тоже родственницу, только надо спешить. И вот мы, два немолодых человека, дунули к чужой родне. Потому что — «выезжать необходимо немедленно». Это «немедленно» затянулось до вечера, родня чужой родни собиралась на похороны обстоятельно, хоронили завтра, все успеется. Накормили меня горячим хачапури, напоили чаем с ореховым вареньем, о России расспросили. Телевизор в их домике работал беспрестанно, и мы с хозяйкой, моей ровесницей, молча его смотрели. Очень там доставалось русским, особенно президент их, Миша, очень шумел. Грузинам тоже доставалось, но не так уж. Мы с хозяйкой переглядывались. Она была в черном и ждала, когда ее посадят в машину и она поедет прощаться с покойным младшим братом, с Вахтангом, внезапно скончавшимся от инфаркта. Вдруг она спросила меня:

— Скажите, зачем все это? Зачем они все это с нами делают? Ведь жизнь так коротка… Совсем коротка…

Переночевать меня устроили на чистенькой лоджии, на сундуке постелили, среди цветов. Хозяйка очень извинялась, что не в комнате — народу много, квартирка маленькая. И я извинялась, что с неба на них свалилась… «Всякий гость с неба», — отвечала мне грустная хозяйка. Разбудило меня солнце, и мы, попив кофе, поехали в Тбилиси хоронить Вахтанга. Мне на рукав, как и всем, надели траурную повязку. Нас останавливали и русские посты, и грузинские. И все пропускали.

Так я оказалась в Тбилиси у вокзала Навтлуги, напротив базара Навтлуги. Базар был закрыт, да и вокзал, хоть и открыт, толку в том не было.

Я-то надеялась добраться до Армении, чтоб из Еревана улететь в Санкт-Петербург. Не получилось. Поезда в Армению не ходили. И я отправилась на метро в другой конец Тбилиси, на главный автовокзал. Здесь даже внутренние, грузинские, автобусы были отменены. Да и не очень-то я понимала, куда мне ехать? И склонялась даже к мысли, зароненной казаком. Он, пока меня подвозил, рассказал, что их добровольческая армия добралась на «Жигулях» в Грузию по старой Военно-Грузинской дороге, вообще-то давно закрытой… Когда-то и я по этой знаменитой дороге выбиралась в Россию: из маленького Гори до большого, потом через Кутаиси, а потом направо и вверх, к международному лыжному курорту Гудаури, а потом, если слева его объехать, то по старой дороге, через галереи, пробитые в скалах, на перевал, где стоит каменный крест, который и Пушкина, и Лермонтова, и Грибоедова помнит… Но тогда меня Коля возил, его «Форд» был еще хоть куда. Да и Коля Тваури был хоть куда. Да и я… И то мы чуть в пропасть не свалились. За перевалом по оползню прямо в Терек бы упали… Но обошлось.

Не хотелось бы мне без Коли перевал брать. Может, лучше через Батуми, в Турцию?.. Чего гадать? Утро вечера мудренее. И я уснула, привалившись к собственной сумке на скамье автовокзала. На этот раз я увидела, как моя бабушка Ася в шляпке с полями, идет по Военно-Грузинской дороге и поет «Сулико». Входит в какую-то саклю, а это наша квартира на улице Марата. Бабушка Ася окликает кого-то: «Рогоро хар, май дарлинг?» («Как дела, мой дорогой?..») А это мой папа, в рубашке апаш, с очками на носу, пришел домой с огромным мокрым букетом сирени. И я так ему рада, так рада…