Молитва о Рейн

Рейн следует за мной, когда мы направляемся в гостиную, которая выглядит так, будто в ней поселилась вращающаяся черная грозовая туча. Такой сильный грохот рассекает сгустившийся воздух, что кажется, будто гора посуды падает с кузова пикапа. Я игнорирую его, когда мы выходим из коридора — мой взгляд направлен к ближайшему выходу. Поворачиваю налево и направляюсь к входной двери, стараясь избегать битого стекла, которое эти маленькие говнюки оставили за собой повсюду. Когда я дотягиваюсь до ручки и открываю дверь, то делаю два глотка влажного воздуха, прежде чем повернуться и помочь Рейн обойти стекло.

— Рейн?

Еще один грохот, еще более сильный, чем первый, сотрясает стены, когда я вглядываюсь в темноту, ища свою девочку.

— Рейн!

— Я сейчас, — кашель, — вернусь! — голос Рейн звучит приглушенно, просачиваясь сквозь смог.

— Какого хрена ты делаешь? — кричу. Не получив ответа, я безрассудно влетаю в дом, — Рейн!

Зная ее, предполагаю, что она пошла проверить тех тупых ублюдков на кухне, поэтому я врываюсь в гостиную, направляясь к источнику дыма в задней части дома. Через несколько футов воздух становится таким густым, горячим, что мне приходится опустится на локти и дальше ползти по-пластунски.

— Рейн! — зову я в последний раз, прежде чем добраться до входа в кухню, которая теперь напоминает чертовы огненные врата ада.

Вся задняя стенка шкафов охвачена пламенем. Они горят так ярко и так горячо, как будто их смазали салом. Плита, похоже, является источником инферно — или я бы сказал, искореженная, плавящаяся башня из пластиковой посуды, наваленной поверх газовых горелок, которые были включены на полную мощность. Днища шкафов слева и справа от плиты уже выгорели — отсюда грохот посуды, который мы слышали. И похоже, крыша будет следующей.

Нет никаких признаков Рейн или ублюдков, которые устроили пожар, так что я разворачиваюсь и ползу назад тем же путем.

По крайней мере, я думаю, что это тот же путь. Воздух такой черный, что не вижу даже своей руки перед лицом. Я останавливаюсь, когда не могу справиться с кашлем, но звук прогибающегося потолка заставляет меня двигаться вперед. Мое сердце бьется быстрее с каждым футом, который я преодолеваю. Я уже должен был добраться до входной двери. Или, по крайней мере, врезаться в стену. Сожаление обвивает мое горло, похищая воздух из легких.

— Рейн! — рычу я между глотками яда, ее имя оставляет еще худший привкус во рту, чем смертельный угарный газ, который я вдыхаю для нее.

С самого первого дня я знал, что она станет причиной моей смерти. Я знал это и все равно позволил этому случиться.

— Нас, — слышу я ее тихий воркующий голос у себя в голове.

От этого звука меня тошнит.

Это то, что «нас» дает тебе. Оно убивает тебя на хрен.

Я снова слышу ее голос и предполагаю, что у меня галлюцинации, пока не понимаю, что она говорит не «нас».

Она говорит:

— Уэс! Уэс! О Боже мой!

Я чувствую, как ее крошечные ручки тянутся ко мне в темноте, хватают меня за руки, касаются моего лица. Облегчение, которое я испытываю оттого, что она жива, омрачается яростью, пылающей во мне жарче, чем огонь из пластиковых контейнеров.

— Еще несколько футов. Осторожно, стекло.

Я чувствую, как что-то острое врезается в мое предплечье, когда тонкая полоска дневного света едва виднеется впереди. Рейн распахивает дверь спиной, а я следую за ней, падая на крыльцо, где чередую кашель с рвотными позывами, пока мир наконец не перестает вращаться. И все это время чувствую на себе ее заботливые руки.

— Прекрати, мать твою! — кричу, отмахиваясь от нее и подползая к краю крыльца. Я откашливаю что-то черное и выплевываю в кусты вниз. В голове у меня стучит, и сердце тоже, когда пытаюсь придумать, что, черт возьми, ей сказать.

— Мне очень жаль, — ее голос — дрожащий шепот. Она садится на крыльцо рядом с моей головой, свисающей с края площадки. — Я просто очень быстро побежала в спальню, реально — очень быстро — за рюкзаком. Все твои лекарства были там. Я не могла оставить их. Но когда вернулась, тебя уже не было. Я обежала вокруг всего дома в поисках тебя, прежде чем поняла, что ты пошел внутрь.

Ее рассказ немного успокаивает мой гнев, но не гноящуюся правду, съедающую меня изнутри — правду о том, что любовь и выживание взаимоисключают друг друга в моем мире. Я позволил себе подумать, всего на несколько часов, что, возможно, на этот раз все будет иначе. Может быть, я наконец получу и то, и другое. Может быть, Бог и не ненавидит меня.

— Уэс, скажи что-нибудь. Пожалуйста.

— Нам надо сойти с крыльца.

Рейн вскакивает на ноги и протягивает руку, чтобы помочь мне подняться, но я отмахиваюсь от нее и хватаюсь за перила, вставая. Спотыкаясь на ступеньках, смотрю на солнце, пытаясь понять, который час. Я даже не могу разглядеть его сквозь клубы черного дыма, поднимающиеся в небо над домом, но судя по тому, что тени деревьев ложатся направо, я бы сказал, что уже за полдень.

Черт.