Молитва о Рейн

И снова я испытываю искушение сказать ей, чтобы она шла домой. Выкрикнуть ей это, но, когда поворачиваюсь, чтобы нанести удар, я просто не могу. Рейн в беспокойстве морщит лоб. Ее голубые глаза округляются от раскаяния. И, когда она моргает, две слезинки сверкают на солнце, скользя по ее щекам.

— Иди сюда, — требую я, чувствуя, как моя грудь расширяется, трескается и разрывается, когда девочка прыгает ко мне и утыкается прямо в нее.

— Я так испугалась, — хнычет она, сжимая мою рубашку сзади, когда рыдания сотрясают ее тело. — Я думала… я думала, что потеряла тебя!

Провожу рукой по волосам Рейн, когда ее слова пронзают мое сердце, как кинжалы, и эта боль куда сильней, чем от пулевой раны или та, что в моих отравленных легких.

Я наконец-то нашел то, чего мне не хватало всю мою жизнь, и, если сохраню это, оно убьет меня.

Неудивительно, что Рейн была одета в черную толстовку, когда я встретил ее.

Она — пятый гребаный всадник апокалипсиса.

ГЛАВА XVIII

Рейн

Жар обжигает мне спину, так как дом за моей спиной охвачен пламенем, но я не могу отпустить Уэса. Ещё нет.

Две ночи назад мне приснился кошмар про «Бургер Пэлас», а на следующее утро именно там на меня напали. Прошлой ночью мне приснилось, что мы сгорели в огне, и это чуть не случилось несколько часов спустя. А что, если это не просто совпадения? Что, если кошмары сбываются?

Я вспоминаю, что Уэс говорил о сне, будто меня забрали у него прошлой ночью, — и мои кулаки сжимают его рубашку.

От звука взрыва позади, из моих легких вырывается крик. Я зарываюсь лицом в рубашку Уэса и чувствую, как его рука накрывает мой затылок. Пытаюсь успокоиться, но он сжимает меня слишком сильно. Уэс весь напрягся и его тело превратилось в стальную конструкцию.

— Что это было? — спрашиваю я, не поднимая глаз, надеясь, что это просто взорвалась печка или обвалилась крыша.

Когда Уэс не отвечает сразу, я смотрю в его лицо — он стискивает зубы от злости и сверлит меня взглядом, а его грудь поднимается под моей щекой.

Выдохнув через расширившиеся ноздри, Уэс наконец отвечает:

— Мой байк.

Мы обошли вокруг горящего дома Картера, и конечно же Уэс оказался прав. Он припарковал свой мотоцикл прямо у дома, рядом с задней дверью, и, когда огонь наконец прогрыз кухонную стену, бензобак так раскалился, что взорвался.

Когда мы проходим мимо обломков по пути к тропе — видим, что рукоятка руля валяется в одном месте, крыло — в другом. И единственное, что я могу произнести:

— Мне жаль.

— Все в порядке, — говорит Уэс, не глядя на меня, — все равно он мне больше не нужен, — от его резкого ответа меня бросает в дрожь. Голос отстраненный и механический, как будто он говорил это миллион раз, чтобы оправдать миллион различных потерь.

«Все равно он мне больше не нужен».

Уэс будет испытывать то же самое, когда всадники заберут и меня?

Еще этим утром он бы такого не подумал. Сегодня утром он сказал, что напугался, проснувшись без меня. Но сейчас — не знаю. Как будто настоящий Уэс погиб в том пожаре, и все, что я получила обратно — это внешнюю оболочку.

Мы молча входим в лес и начинаем шагать по тропе, стараясь избегать грязных луж и упавших веток на нашем пути.

— Думаю, это хорошо, что мы не на мотоцикле, — говорю я, перешагивая через ствол упавшей сосны. — Это не тропа, а безобразие.

— Да, — безразлично отвечает Уэс, преодолевая препятствие, даже не глядя вниз.

Его глаза устремлены на что-то впереди. Я следую за его взглядом и чувствую, как моему сердцу становиться еще тяжелее. Уэс смотрит на мой домик на дереве.

— Ты ходила к своей матери прошлой ночью?

— Мм… нет, — говорю с заминкой, перешагивая через другое упавшее дерево. — Я… ходила рано утром, еще до того, как ты проснулся.

Уэс медленно кивает, сжимая губы в жесткую линию, и его взгляд падает на мои походные ботинки. Вероятно, он видел их на полу в спальне Картера, когда проснулся — как раз там, где я оставила их прошлой ночью.

Больное сердце делает кульбит при осознании того, что Уэс знает о моей лжи, но это единственное, что наркотики позволяют мне ощутить. Я вообще не смотрю на свой дом, когда мы проходим мимо.

Этого там нет. Этого не существует. Ничего не существует, кроме моих ног на этой тропе. Никакого прошлого. Никакого будущего. Никаких чувств. Никакого страха. Только: хлюп, хлюп — плеск грязи под моими ботинками и звуки птиц, деловито восстанавливающих свои гнезда после грозы.

Я втягиваю носом прохладный влажный воздух и вздыхаю. Больше похоже на осень, чем на весну — серые облака над головой и древесный запах горящих листьев, приносимый ветерком.

Но люди не сжигают листья весной.

Оглядевшись, я замечаю полоску дыма, поднимающуюся над деревьями впереди. Интересно, может быть, мы каким-то образом развернулись и на самом деле направляемся обратно к дому Картера? Но от пожара его дома пахнет по-другому — всем тем плавящимся пластиком и древесным лаком. А от этого огня идет приятный, уютный запах.