Молитва о Рейн

Через долю секунды Уэс уже рядом со мной, целует меня в висок и рассыпается в извинениях, пока мы вместе раскапываем упавшую трубу. Как только мы находим основание, он понимает, где именно искать люк. Уэс поворачивается и отходит шагов на десять, как пират, отмеряющий шаги по карте сокровищ, а потом бросает магнит. На этот раз он не отскакивает, когда приземляется на мягкий лесной ковер. Полные надежды зеленые глаза смотрят на меня, когда Уэс тянет за веревку. Металлический диск не сдвигается.

Я стою как вкопанная, а он падает на колени и начинает скрести ковер из листьев и иголок рядом с магнитом. Когда поверхность проржавевшей металлической двери начинает проглядывать под его решительными руками, я чувствую, что с меня он тоже снимает тяжесть.

С нами все будет в порядке. Я принесла пользу. Уэс снова будет счастлив со мной.

— Дерьмо, — шипит он, пытаясь справиться с ржавым старым замком, приделанным сбоку. Подергав за него, Уэс с лязгом бросает замок. Уперев руки в бока, он хмурит лоб от нового вызова, как будто пытается открыть его силой своего разума. Через мгновение сервайвелист кивает.

Затем он просовывает руку под распахнутую рубашку и достает из кобуры свой девятимиллиметровый пистолет.

— Иди, встань за тем деревом. Я собираюсь отстрелить замок и не хочу, чтобы тебя задело рикошетом.

Кивнув, бегу за ближайший дуб и чувствую, как колотится мое сердце в ожидании выстрела. Я должна быть взволнована, но это чувство, пересиливающее наркотики, скорее страх. Это наша последняя пуля.

А что, если он промахнется? А что, если в него срикошетит? А что если…

Внезапный звук выстрела ударяет по моим барабанным перепонкам и эхом отражается от деревьев. Когда я открываю глаза и уши — жду подтверждения, что выходить безопасно, но слышу только невыносимо громкий скрип открываемой металлической двери.

Затем — ничего.

Глубоко вздохнув, я выглядываю из-за ствола дерева. Уэс стоит на коленях, мягкие каштановые волосы скрывают его лицо, белые костяшки пальцев согнуты и обхватывают край открытого люка.

Он сделал это! Он, блять, сделал это! И есть часы в запасе. Уэс должен был бы бегать вокруг, торжествующе крича, но вместо этого он выглядит так, словно стоит на коленях перед палачом. Я не могу понять, почему, пока не заглядываю в пустоту.

И вижу его измученное лицо, смотрящее на меня.

ГЛАВА XIX

Уэс

Вода. Целое… гребаное… бомбоубежище, заполненное водой.

Когда я открыл эту дверь, то не увидел спасения. Я увидел, как счастье вытекает из моих собственных рук, и, как улыбка увядает на моем гребаном лице. В своем отражении я узнал себя такого, каким всегда был — беспомощного, безнадежного и бессильного.

Ничего.

У меня нет ничего. Я ничего не добился. Я прожил целую жизнь в аду напрасно. А завтра я вернусь в ничто, как и все остальные. Я не особенный. Я не сервайвелист. Я гребаный обманщик.

— Иди домой, Рейн, — говорю, закрывая глаза. Достаточно того, что мне приходится слышать слова, слетающие с моего языка. Я не хочу еще и видеть, как мои губы произносят их.

— Уэс, — она говорит тоненьким голоском — почти шепотом, приближаясь ко мне, и иголки шуршат под ее ногами.

Я выставляю руку, как будто это удержит ее от того, чтобы подойти ближе.

— Просто… иди домой. Иди к своим родителям.

— Я не хочу, — хнычет она. — Хочу остаться здесь. С тобой.

Я поднимаю голову, и кровь вскипает от гнева.

— Тебе осталось жить всего несколько часов, и ты собираешься потратить их на кого-то, кого даже не знаешь? Что, черт возьми, с тобой не так? Мне нечего тебе предложить. Нет припасов, нет крова, нет гребаных средств для самообороны! — Изо всех сил швыряю пистолет мимо Рейн в лес. — Я не могу спасти тебя. Я даже не могу спасти себя. Иди нахуй домой и будь со своей семьей, пока она у тебя еще есть.

Рейн даже не поворачивает головы, когда оружие пролетает мимо. Ее умоляющие, блестящие глаза устремлены на меня и только на меня.

— Мне все это безразлично, Уэс. Я… я беспокоюсь о тебе.

— Ну, тебе не стоит, — рычу, стиснув зубы, и готовясь разбить то, что осталось от моего собственного трепыхающегося сердца. — Я просто использовал тебя, чтобы помочь мне получить то, что хотел, и вот оно, во всем своем затопленном величии.

Я провожу рукой над отстойником перед собой и издаю отвратительный смешок.

— Так что иди нахуй домой, Рейн. Ты мне больше не нужна.

Ложь на вкус, как мышьяк и поражает Рейн почти с такой же смертельной силой. Ее рот открывается, а глаза быстро моргают, когда она пытается справиться с ядом, который я только что выплюнул в нее.

Я жду, что она будет спорить со мной, превратившись в такую девочку-подростка, которая будет ныть о своих чувствах ко мне. Но она этого не делает.

Она проглатывает. Она кивает. Она опускает голову, чтобы спрятать дрожащий подбородок.

А потом произносит слова, которые ранят глубже, чем любое прощание, которое я когда-либо переживал:

— Я просто хотела помочь.

ГЛАВА XX

Рейн

Мои ноги превращаются в шлакоблоки, когда я, спотыкаясь, иду по тропе обратно к шоссе, изо всех сил пытаясь открыть защищенную от детей крышку пузырька в своих дрожащих руках.