С великим смирением воспринял суд Божий над Русской землей о. Георгий, провидевший силу и коварство темных сил и заранее знавший все несчастья, в дальнейшем обрушившиеся на попранную Россию. Все губительнее становилось помрачение людских сердец, которые уже не откликались на пастырское вразумление. Свет евангельского учения более не проникал в жизнь народа. Все это печальным образом отражалось на состоянии веры и нравов населения. Быт расшатывался пороками. Закреплялось неуважение к храму и духовенству. Бывшие православные удалились от церкви, еще не ведая, что самое большое наказание человеку есть отлучение от Бога, отъятие от него Пречистого Животворящего Духа.
Предвидел о. Георгий трагедии и беды, кои судил Господь России и ее преданным Сынам для очищения. Но видел он и неувядаемые венцы славы, уготованные верному стаду за принятую муку ради вечных будущих блаженств. На другой день после октябрьского переворота о. Георгия в Спас-Чекряке посетил Орловско-Севский епископ Серафим (Остроумов), будущий новомученик. После беседы с прозорливцем он покинул его дом со слезами на глазах. Поручая себя Промыслу Божиему, о. Георгий продолжал утешать свою паству, проживающую в столь мятежном мире. И благодаря его святым усилиям Спас-Чекряк был как бы островком посреди разбушевавшегося моря.
Церковь отделили от государства. Власти стали разжигать ненависть к ней и духовенству. В Волховском уезде поводом к жесточайшим репрессиям был слух о золоте, спрятанном монахами в Троицком мужском монастыре. Преследовать стали всех духовных лиц и их родственников.
Осенью 1918 года красноармейцы приехали и за батюшкой в Спас-Чекряк, чтобы забрать его в тюрьму. Но, увидев его необыкновенную кротость, смирение и любвеобильность, несколько даже растерялись: как такого человека арестовать. А отец Георгий благодушно давал им наказ: выполнять то, за чем пришли, а испугавшуюся матушку успокоил:
– Я вернусь.
По воле Божией он покинул то место, где день и ночь ревностно подвизался в молитве. В уездной тюрьме не ведали, что делать с новым знаменитым арестантом, как же записать его во враги народа? На свои средства содержал сиротский дом, несколько школ, кирпичный завод, больницу, всегда помогал крестьянам. Люди его любили и стеной были за него. С удивлением смотрели большевики на высокую личность пастыря, в глазах которого сияла истинная любовь к Богу и людям и желание служить им до последнего вздоха.
Утесненный тюремным заключением, о. Георгий не переставал всем являть ласку и приветы. Своих утеснителей видел он прозорливыми своими очами самих страдающих от жесточайшего террора, не ведающих, что они творят, и жалел их, зная, как иные из них не смогут оправдаться на справедливом Божием суде. Промысел Божий продолжал хранить угодника среди разбушевавшегося мятежа. Власти выпустили его из тюрьмы, опасаясь гнева народного. Но сатана разжигал своих слуг на более лукавые нападки против великого пастыря стада Христова.
В Спас-Чекряк стали посылать всяких уполномоченных лиц, разные комиссии, дабы многих истязать. Они устраивали обыски, описывали казенные и личные вещи священника, ставили на особый учет прихожан. А главная задача слуг тьмы была отлучить прихожан от Церкви, вырвать их из-под влияния святого пастыря. Но батюшка все так же продолжал воспитывать паству словом и делом. Он согревал словом участия и любовью растерзанные сердца, подкреплял унылых, воодушевлял стойких. Неведующие Христа противники Церкви и добрых нравов не могли потерпеть сего. Искали они подступы разрушить светлый и отрадный уголок в Спас-Чекряке. Измыслили и добились – преобразовали батюшкино хозяйство в сельхозартель. Управлять ею поставили своих людей, ненавидящих дела Божии. Из губернского Орла пришло распоряжение, чтобы новых сироток в приют не брать, а тем, которым исполнилось 18 лет, искать себе другое пристанище. Батюшка смиренно принял волю Божию.
Новая беда пришла в Церковь православную: обновленчество. Принявшие церковный раскол, поддерживали закрытие монастырей, ликвидацию святых мощей. Они одобряли все действия богоборческой власти. Власти умело использовали обновленческое духовенство в борьбе с православной церковью.