Молк

«Не верится в его виновность. Я ведь часто общался с ним на собраниях и праздничных митингах. Очень приятный, интеллигентный мужчина. Правда, вспоминаю, что Наима как-то нехорошо отозвалась о его глазах. Сказала, что их взгляд „неуловим“, а поэтому неприятен. Я тогда не придал этому значения. Но что такое впечатление? Если бы по одному взгляду можно было определять преступников, милицию можно было бы смело расформировывать…

Шура тоже не верит в виновность Анатолия. Он был знаком с ним ближе, чем я, — по „партийной линии“. И вроде бы они несколько раз ходили в походы вместе. Шура считает, что Анатолия оклеветали, но кто и зачем — сказать не может. Он обещал задействовать „партийный аппарат“ для расследования. Не знаю, удастся ли ему».

«Шура попал в больницу. Я пытался узнать, что с ним, но мне не говорят. Врачебная тайна. Всегда бы они ее так хранили!

Я не родственник ему. У него вообще тут нет родных.

Мне удалось узнать только, что якобы Шуру нашли в поле недалеко от города в бессознательном состоянии. И якобы, придя в себя, он начал бредить.

Бредил (я знаю это с чужих слов) про обратную сторону Солнца (?), какого-то восточного бога (?) и то, что никто не начинает новый цикл (?). И что для начала цикла надо, наконец, провести какой-то обряд… Упоминал и про своего друга Толика. Видимо, имелся в виду Анатолий.

Сейчас Шуру отвезли в район — там вроде бы есть хороший психиатр.

Рассказавшая мне обо всем случившемся медсестра предположила, что у Шуры белая горячка. Я не верю! Шура — не алкоголик, я вообще только пару раз, наверное, видел его с рюмкой, а мы знакомы уже без малого тридцать лет!

Я думаю, дело тут в чрезмерных умственных нагрузках и волнениях. Шура загнал себя. Семьи у него нет, поэтому все силы он направил на партийную карьеру. Он мог бы добиться большего, но из-за этой перестройки все так спуталось…»

Фарид улыбнулся: всю жизнь дед был убежденным коммунистом, верность исламу и традициям рода странным образом сочеталась у него с глубоким уважением к Ильичу.

«… И, видимо, чтобы отвлечься, Шура решил „уйти в науку“. Поздновато, конечно, но ум у него ясный, есть въедливость. Только совсем он себя не бережет».

«Узнал, что на прошлой неделе расстреляли этого „заслуженного учителя“. Поделом.

Но теперь думаю: не связан ли с этим припадок Шуры? Может, кто-нибудь рассказал ему?

Шура все еще в больнице. Спросить его не могу.

Да и надо ли? Если это из-за расстрела, то все ясно: Анатолий был его другом, мне кажется, Шура так и не смог поверить в его виновность. Но откуда эти бредни про обратную сторону Солнца?

Надо будет аккуратно расспросить Шуру, когда выздоровеет. Это напоминает культ Атона, но даже там не было, насколько я помню, какой-то обратной стороны солнечного диска.

Я просмотрел свои записи: на наших раскопках обнаруживали многочисленные солярные знаки на камнях. И даже изображения, крайне напоминающие обратную сторону солнечного диска. Но что открывала „обратная сторона“ ее поклонникам? Интересно».

— Или это все — просто бред переутомившегося воображения, — пробурчал себе под нос Фарид.

В тетради обнаружилась, очевидно, позднейшая приписка:

«До меня дошли слухи, что диагноз Шуры — шизофрения. С одной стороны, все его видения вписываются в картину болезни — я прочитал про нее в библиотечном медицинском справочнике. С другой — сейчас Шура — образец здравомыслия. Возможно, он принимает какие-то лекарства, но спрашивать неловко. А может, слухи про его диагноз — ложь. Шура сказал мне, что не помнит своих галлюцинаций. И настоятельно просил не напоминать ему о них. Я исполню его просьбу».

Фарид взял пачку фотографий. На первой фотографии было запечатлено празднование Первомая. Дед — еще молодой, сухопарый, высокий брюнет — стоит в компании двух мужчин. Черты одного из них показались Фариду знакомыми. Но больше заинтересовало лицо другого мужчины. Лица не было — его тщательно заштриховали ручкой.

— За что его так? — присвистнул Фарид. Дед, известный своей аккуратностью, вряд ли мог так варварски отнестись к фотографии. — Это — заболевший Шура? Или…

Додумать молодой человек не успел, его отвлек звонок телефона. Звонил Петр.

— Пацана нашли. Приедешь?

2

— Нашли на крыльце его же дома. — Собеседники стояли в холле больницы, куда в полубессознательном состоянии доставили обнаруженного вчерашней ночью Рому. — В бреду был.

Михаил Иванович охотно делился с Фаридом подробностями дела.

«Надеется, что мы с Петей как-нибудь сами изобретем версию, причем достаточно убедительную для начальства».

— О чем бредил? — спросил Фарид.

— Со слов матери и сестры, — Михаил Иванович достал из потертой кожаной папки исписанный лист, — что-то про подготовку к обряду, новый цикл и великого восточного бога.

— Что восточный бог не принял его в жертву себе, — вставил Петр, заглянув в листок.

— Почему не принял?

— Рожей не вышел, — засмеялся Петр, но тут же стал серьезным. — Неизвестно. По крайней мере, пока.