Молодая Раневская. Это я, Фанечка...

Помимо актерской и преподавательской работы Павле Вульф приходилось заниматься общественной деятельностью, эта нагрузка в то время была обязательна для всех. Вульф выбрали в местком — местный, то есть театральный профсоюзный комитет. В своих мемуарах она писала: "Дня не хватало. Я была выбрана в местком, но в дневные часы общественной деятельностью заниматься было некогда (репетиции, спектакли, школа), и мы часто собирали заседания месткома по ночам"[25]. В советское время невозможно было написать: "только месткома мне тогда не хватало!", но Павла Леонтьевна смогла донести до читателей эту мысль. У Фаины тоже была общественная нагрузка, но приятная — она вела литературный кружок. Члены кружка приносили на заседания чай с сахаром и обсуждали произведения классиков за самоваром. Никакого сравнения с заседаниями месткома. Известный театральный администратор Яков Леонтьев, бывавший на заседаниях литературного кружка, вспоминал, как выразительно читала Фаина Раневская отрывки из литературных произведений и сколь нетерпимо относилась она к тем, кто осмеливался критиковать двух ее кумиров — Пушкина и Чехова. Революционное критиканство в то время расцвело пышным цветом, некоторые доходили до того, что призывали отказаться от всего старого, дореволюционного, буржуазного, в том числе и от Пушкина и прочих классиков. Кумиром миллионов был поэт Демьян Бедный, идейный, но бездарный. У настоящих ценителей поэзии его имя стало нарицательным. Сергей Есенин писал в "Стансах":

"Я вам не кенар!
Я поэт!
И не чета каким-то там Демьянам.
Пускай бываю иногда я пьяным,
Зато в глазах моих
Прозрений дивных свет".

Вульф с Раневской прижились в Симферополе, здесь их ценили, здесь их узнавали на улице, здесь все было знакомо… Но все это не радует, когда хочется чего-то нового, новых горизонтов.

Кажется, один только режиссер Павел Рудин понимал Павлу Леонтьевну и Фаину. Он тоже собирался уезжать из Крыма и сделал это годом позже них. А вот Максимилиан Волошин, считавший Крым самым лучшим местом на белом свете, искренне удивлялся и уговаривал остаться. "В Крыму осталось так мало интеллигентных людей", — с легкой укоризной говорил он.

Но оставаться было невозможно. Насчет того, стоит ли уезжать, сомнений не было. Вопрос был в том, куда ехать, потому что с Москвой, такой желанной, все никак не складывалось…

Алиса Коонен в письмах намекала на то, что Камерный театр переживает не лучшие времена. Так оно и было. Отношения с Советской властью складывались у Александра Таирова непросто. Он не спешил вступать в партию большевиков, как Мейерхольд, не пытался угождать вкусам "революционной" публики, не выступал с пламенными речами на митингах… Он пытался сохранить свой Камерный театр, хоть и национализированный, государственный, но все равно — свой, родной. "Сохранить" означало для Таирова сохранить дух Камерного театра, сохранить его неповторимую индивидуальность, не дать театру скатиться в пучину революционного балагана. Таиров понимал, что театр останется театром лишь в том случае, если сохранит своё лицо. А в то время наблюдалась стойкая тенденция к обезличиванию. Недаром же Мейерхольд, недолгое время заведовавший Театральным отделом Народного комиссариата просвещения, предлагал присвоить всем театрам в РСФСР порядковые номера вместо "старорежимных" названий. К счастью, это предложение не нашло поддержки у наркома просвещения Анатолия Луначарского. Но некоторые театры, которым непременно надо было сменить имя, потому что они назывались по бывшим владельцам (например — театр Корша), номера все же получили, правда ненадолго.

В театральных кругах Таирова не любили, считали выскочкой. Вот что писал о нем в своем дневнике в 1921 году режиссер Евгений Вахтангов: "Таиров, безусловно, талантливый человек. Абсолютно не знает актера. Ему необходимы ученики Художественного театра. Он никогда не создаст театра вечности… Но у него есть чувство формы, правда, банальной и крикливой. Ему недоступен дух человека — глубоко трагическое и глубоко комическое ему недоступно. Его театр… пошлость (всякая мода — пошлость, пока она не прошла). Художественный театр хоть можно взять под стеклянный колпак и показывать, как музейную вещь. А Камерный, ежегодно меняющий моду, естественно, останется пошлостью".

Разруха… Зима… Спектакли даются в нетопленом помещении… Актеры, одетые в сценические костюмы, стучат зубами… Непонятно, что будет дальше… Стоит ли продолжать… Ради чего? Ради того, чтобы твой театр стал безликим Театром № 33 РСФСР?.. У кого искать поддержки?.. Товарищи по цеху или норовят придушить, как Мейерхольд, или посмеиваются, как Станиславский с Вахтанговым…

Коонен предлагала уехать, благо тогда была такая возможность. Таиров отказался. Он не мог уехать от своего театра.