Молодой Александр

С самого детства Александр относился к отцу со смесью восхищения и обиды. Филипп был для него образцом для подражания, и они сблизились во время совместных военных кампаний. Но успехи Филиппа порождали в юноше опасение, что именно он, а не Александр, сравняется своими деяниями с героями древности. «Мальчики, мой отец успевает все, – говорил Александр своим друзьям, по утверждению Плутарха, – и для меня он не оставит ни одного великого или блестящего достижения, которое можно было бы явить миру с вашей помощью»[671]. После инцидента с Атталом будущее внезапно стало неопределенным, все, над чем работали Александр и его мать, оказалось под угрозой. В изгнании восхищение отцом неизбежно уступило место острому чувству обиды и соперничеству. Всю оставшуюся жизнь Александра преследовал образ отца, которого непременно надо одолеть. Из этого родилась одержимость превзойти его достижения, и, несмотря на колоссальные масштабы собственных завоеваний, этот комплекс не исчезал. Неуверенность пустила слишком глубокие корни в душе Александра. Страхи явились на всеобщее обозрение во время одного из самых противоречивых событий его дальнейшей жизни.

Это произошло на другом пиру, в азиатской цитадели Мараканда (Самарканд) в 328 году до н. э., примерно через десять лет после ссоры с пьяным Филиппом. К тому моменту завоевания Александра казались совершенно невероятными. Он побеждал персов в каждом решающем сражении и принял титул Царя царей. Он продвинулся на север, в Бактрию и Согдиану, чтобы обезопасить Верхние сатрапии империи Ахеменидов, но местные вожди оказали сопротивление. Предыдущий год был тяжелым, поскольку армия боролась с многочисленными повстанцами. Когда ярость сражений пошла на спад, устроили пир в честь священного дня Диониса, и вино лилось рекой. Юношеская воздержанность Александра в питье медленно слабела за годы непрекращающихся войн; вино, часто более безопасное для питья, чем вода, потреблялось в больших количествах.

Царя окружали друзья и придворные льстецы, и в качестве развлечения они с удовольствием слушали стихи, сочиненные одним из поэтов. Тема, однако, не всем пришлась по вкусу: автор высмеивал македонских полководцев, недавно потерпевших поражение от повстанцев. Ветераны сражений были удручены одобрительной реакцией царя[672]. В частности, обиделся на все это Клит Черный. Он был одним из людей Филиппа; его сестра Ланике нянчила маленького Александра, говорили, что он любил ее как вторую мать[673]. В царствование Александра Клит занимал престижные посты, командовал отрядом царской кавалерии, а затем возглавил кавалерию Спутников, однако возраст и здоровье уже давали о себе знать, и это повлияло на решение Александра назначить Клита сатрапом Бактрии и Согдианы. Такое назначение можно было рассматривать либо как большую честь, либо как понижение в должности, и вполне вероятно, что Клит придерживался второй точки зрения. В пылу пира некоторые из льстецов начали утверждать, что деяния Александра более великие, чем подвиги героев прошлого, в том числе Диоскуров (Кастора и Полидевка) и даже Геракла. Клит, полулежа на соседнем ложе, стал роптать на окружающих, говоря, что это македоняне одержали победы, а без них царь – ничто. Разговор продолжался, теперь достижения Филиппа были принижены в пользу достижений Александра. Римский историк Курций, чья «История Александра» является еще одним ключевым источником сведений о правлении царя, дает особенно мрачный и подробный отчет об этом хвастовстве. Александр, как он пишет, начал говорить, что знаменитая победа при Херонее была его заслугой и отец из ревности присвоил себе всю славу. Курций также упоминает эпизод, который невозможно прокомментировать, так как о нем нигде больше не говорится: якобы Александр спас жизнь отцу, когда между македонянами и некоторыми греческими наемниками в армии вспыхнула драка. Филипп упал с коня и, хотя и притворился погибшим, оказался в смертельной опасности, Александр защитил отца, прикрыв его своим щитом и убивая всех приближавшихся. Но, по его словам, Филипп никогда не признавал, что обязан жизнью своему сыну[674].

Выслушав все это, Клит повысил голос, отстаивая доблесть Филиппа и задев самолюбие Александра. Широко раскрытые глаза царя остановились на старом друге, он пытался разобрать каждое его слово сквозь шум пирушки, вино усиливало гнев, создавая ужасный и в конечном счете смертельный коктейль. Клит задел незажившую рану.