Молодой Александр

Это дом Олимпиады. В этих краях не было таких больших городов, как в Греции, молоссы жили в не окруженных стенами деревнях, раскинувшихся на крутых склонах и в узкой равнине. Семейные жилища концентрировались вокруг общего двора, родственные узы были прочны, а монументальные каменные постройки казались еще новинкой[686]. Культура, традиции и родословная царской линии Эакидов с юных лет производили на Александра сильное впечатление. Он был сыном и Молоссии, и Македонии, и именно к первой он обратился теперь, в момент, когда его будущее вдруг стало неопределенным.

Пассарон, столица Молоссии, вероятно, стал пунктом назначения добровольных изгнанников. Сейчас считается, что город находился там, где теперь стоит замок Янины, на берегу озера Памвотида (в наши дни обычно называемого Янина)[687]. Брат Олимпиады, Александр, был правящим царем молоссов. Появление на пороге сестры и племянника поставило его в неудобное положение. Они были членами его семьи, но своим статусом и расширением владений он был обязан Филиппу. Очевидно, он сопротивлялся уговорам Олимпиады начать войну с Македонией, но предоставил ей безопасное убежище. Неизвестно, что именно получил от него Александр.

Молодой царевич встал перед одним из важнейших решений в своей жизни и, вероятно, искал совета богов. Хотя нет ни одного упоминания о том, что Александр советовался с Додонским оракулом Зевса Найоса, это должно было произойти либо опосредованно, либо напрямую. Оракул считался старейшим в Греции и самым священным местом Эпира. Олимпиада, во время позднейшего похода Александра в Азию, участвовала в управлении делами святилища и однажды сделала выговор афинянам, без ее разрешения украсившим одну из статуй. Олимпиада была в особых отношениях с местными богами и могла побудить сына посетить их или помочь в этом[688].

Святилище и дуб Додоны. Wolfgang Kaehler / Alamy Stock Photo

Святилище находится в уединенной долине к югу от Янины, над которой возвышается гора Томар. Оно было обильно украшено в эллинистическую эпоху, а театр, вмещающий около 17 тысяч человек, остается одним из крупнейших в Греции. Считалось, что Зевс присутствовал в священном дубе, который делил с богиней по имени Диона. Оттуда они давали паломникам божественные советы через шелест листьев и воркование местных голубей. Первоначальный дуб был уничтожен в III веке до н. э., но затем посадили новый на руинах окружавшего его священного дома. Сегодня туристы оставляют монеты в углублении каменного блока по соседству в качестве подношений.

Вопросы записывались на свинцовых табличках и передавались местным жрицам; при раскопках было обнаружено более 4000 таких записей, некоторые из них в настоящее время выставлены в Археологическом музее Янины[689]. Паломники спрашивали, служить ли в армии на суше или на море, родит ли жена еще детей, не является ли суровая зима наказанием за нарушение обычаев. Жрицы интерпретировали волю Зевса, наблюдая за дубом, его движениями и звуками, давая простые ответы «да» или «нет», которые иногда записывались на обратной стороне свинцовой таблички. Паломники покидали святилище с уверенностью, которую может вселить только общение с богами.

Мы не знаем, воспользовался ли Александр божественным советом, но, так или иначе, он решил отправиться на север, в Иллирию. Тот период представляет собой белое пятно в исторических записях. Мотивы Александра, будь то поиски убежища или союзников, не упоминаются; не сказано и о том, как долго он отсутствовал. Вероятно, впоследствии сам царь не хотел вспоминать эти дни, что объясняет пропуски в оставшихся отчетах о его жизни.

Преодолеть разрыв между отцом и сыном в конце концов сумел старый друг царской семьи Демарат из Коринфа, который много лет назад заплатил за Буцефала, а теперь вернулся с Сицилии в Пеллу. Филипп спросил его, как греческие города-государства приспосабливаются к новым порядкам. «Очень хорошо, что ты так заботишься о делах Греции, Филипп, – ответил Демарат. – Но разве не исчезла гармония в твоем собственном доме?»[690] Его слова заставили Филиппа опомниться. Несмотря на болезненную гордость и уязвленное самолюбие, он понимал, что не было никакого смысла держать Александра в изгнании. Оставлять его в тылу было особенно опасно в преддверии персидской кампании. Демарату удалось примирить отца и сына, и Александр снова появился при дворе. Переговоры были непростыми, Юстин сообщает, что молодого человека с трудом убедили вернуться, исключительно благодаря мольбам родственников[691]. Восстановление статуса Олимпиады, вероятно, было частью соглашения, хотя неясно, вернулась она в Македонию или осталась в Эпире[692].