Молодой Александр

Ссора разгоралась, Клит выразил негодование по поводу своего нового назначения. В этот момент Александр, видимо, попросил его уйти, но тот оставался на своем ложе, пока друзья не потащили его к двери. И тогда Клит разыграл козырную карту. Он спас Александру жизнь во время первой битвы в Азии и решил, что настал момент напомнить ему. «Эта рука, Александр, спасла тебя тогда!» – воскликнул он в гневе[675]. Александр отреагировал – для него это был прямой вызов. Он вскочил и стал искать оружие. Вмешались другие гости, пытаясь удержать двух мужчин, сыпавших оскорблениями. Птолемей и Пердикка держали Александра за талию, в то время как остальные прятали оружие, которое он отчаянно искал. Он резко выкрикнул на македонском наречии, призывая охрану и давая команду трубить сигнал тревоги, словно готовился переворот. Трубач внезапно оказался в эпицентре безвыходной ситуации и, к его чести, ничего не предпринял, несмотря на то что Александр ударил его за непослушание. Друзья пытались успокоить царя. «Но его уши были закрыты, он был оглушен гневом»[676]. Некоторые источники утверждают, что Клита почти удалось увести из пиршественного зала, Александр выкрикивал вслед старому воину: «Клит!» Но, когда показалось, что катастрофа предотвращена, Клит вырвался из рук соратников и вернулся. Арриан утверждает, что он воскликнул: «Вот я, Клит, Александр!»[677] Плутарх уверяет, что Клит процитировал строку из «Андромахи» Еврипида: «Как ложен суд толпы!»[678] – упрек Пелея, обращенный к Менелаю и указывающий на дурной обычай полководцев приписывать все победы исключительно себе[679]. Какими бы ни были точные слова Клита, для него они стали последними. Александр выхватил сарису у одного из охранников и вонзил ее в старого воина[680].

Это событие, более чем какое-либо другое в жизни Александра, раскрывает сложность его характера: он был то блестящим, великодушным и харизматичным, то порывистым, ревнивым и склонным к насилию. Он так и не простил себе того, что потерял тогда самообладание. Поступок никак нельзя было назвать благородным: Александр убил гостя и друга за своим столом, что стало несмываемым пятном на репутации, которой он так дорожил. Часто утверждают, что он унаследовал темную сторону личности от Олимпиады, которую Плутарх называет ревнивой и мстительной женщиной. Но нет сомнений, что Филипп обладал теми же чертами[681]. Юстин говорит, что Александр превзошел отца как в хороших качествах, так и в дурных[682]. Ссора с Клитом имеет четкие параллели со свадебным пиром 337 года до н. э. Александр во многом сын своего отца, и, несмотря на масштабы собственных достижений, призрак Филиппа продолжал его преследовать.

ССЫЛКА

Царской свите потребовалось не меньше недели, чтобы пройти через Верхнюю Македонию и добраться до Эпира, причем маршрут зависел от пункта отправления, которым, предположительно, была одна из столиц – Эги или Пелла. Горный хребет Пинд образовывал естественную границу между странами, через него шли разные перевалы, но ни один путь не был легким. Выбор зависел от количества путников и времени года, но этих деталей мы, увы, не знаем[683]. Один из старейших и наиболее посещаемых маршрутов сегодня проходит через Мецовон, каменную валашскую деревню, известную копчеными сырами и резьбой по дереву, расположенную высоко между скал Пинда. Современная автомагистраль Эгнатиевой дороги уже не проходит через часто засыпанный снегом перевал Катара (или Проклятого) благодаря новому туннелю, пробитому сквозь толщу гор. Затем дорога спускается в Эпир.

Существует разновидность греческой народной песни, которая отражает самую суть этого региона. Она известна как скарос – пастушеская песня, изначально исполнявшаяся для стад, которые в самые жаркие летние месяцы выводили пастись по ночам[684]. Мелодия начинается с восходящих и нисходящих нот задумчивого кларнета; гипнотический звук пробуждает в сознании слушателя образы Эпира[685]. Пейзаж обретает форму, музыкант имитирует трель певчей птицы, журчание горного ручья, тихий шелест дождя. На заднем плане отзываются струны скрипки, словно передавая пульс жизни насекомых высоко в лугах; затем кларнет и скрипка обмениваются соло, разные ритмические слои создают новые чудесные пасторальные видения. Закройте глаза – и вы расслышите довольные голоса овец и коз, щиплющих напоенную росой траву, перезвон их колокольчиков, разносящийся на ветру. Сам Пан не смог бы сочинить более запоминающейся мелодии, настоящего гимна Природе. Музыка подходит к местному пейзажу так же уютно, как к ногам льнет пара тапочек из овечьей шерсти.