Молодой бог (СИ)

— К этому меня и готовили. — напомнил я, склонившись к столу. — Прошу, не недооценивай меня.

Политик вздыхает и отводит взгляд. Его челюсти ходят ходуном.

— Дело не в этом. — говорит он, обрушивая на меня серьёзный взгляд. — Проблема в том, что ты сам себя переоцениваешь.

Боже, он прав. Я стал замечать это ещё у Джима. На это указал мне и Ван-Дамм.

— Мориарти обратил твоё чувство неполноценности в ощущение тотального превосходства. — неожиданно выдал Холмс. — Но он сделал это не чтобы помочь тебе, а в угоду своей потребности властвовать над чужими душами.

Я уставился в пространство, изо всех сил сдерживая подкативший ужас.

— Неполноценности. — тихо повторил я, вкушая ранее неведомое мне слово. — Но я, кажется, всегда себя переоценивал.

— Стремление к личному превосходству — это неверная защита от комплекса неполноценности. — услышал я слова политика.

— Говоришь, как Стоун.

— Это всё элементарная психология. Я не со всеми положениями согласен, но в общем и целом все теории верны. — я краем глаза заметил, что Холмс тоже наклонился ко мне. — Тебе необходимо стереть свою мнимую личность, Эдвард. — какой глубокий голос. — А для этого тебе надо определить свои мотивы, чтобы сформировать ядро настоящей личности.

— Зачем мне Стоун, когда есть ты? — вдруг улыбаюсь я, наконец-то протолкнув ком в горле и высушив подступившие слёзы.

Уголки губ Майкрофта растягиваются.

— Ну, к сожалению, у меня нет столько времени, поэтому я и поручил ей тебя. Вы должны найти твой архетип.

Я хмурю брови, слыша знакомое слово, значение которого не припоминаю.

— Архетип — это представление о себе, — поясняет Холмс, он это любит. — место, которое должно быть заполнено.

— Понятно. — киваю я. — Но что насчёт встречи в клубе?

Настольный телефон начинает трезвонить, и Майкрофту приходится снять трубку.

— Да. — он слушает сообщение с другого конца. — Нет, а что с ним? — я наблюдаю за движениями его сосредоточенных глаз. — Что?

Удивление Холмса вырывает меня из транса. Я инстинктивно наклоняюсь ещё ближе к политику.

— Да. Я сейчас буду.

И он кладёт трубку.

— Что такое? — настороженность Майкрофта передалась мне в виде волнения.

Он хмуро смотрит на меня, решая в голове какую-то задачу.

— Джона Гарви нашли… полумёртвым.

Новость о покушении на Гарви меня скорее поразила, чем расстроила. Но расстроился я из-за того, что это автоматически отменяло наш с Майкрофтом ужин. А ещё потому что я не смог уговорить Холмса взять меня с собой.

— Там не будет ничего интересного. — сказал он мне, готовясь к срочному выезду.

Я стоял у двери, обиженно надув щёки.

— Это не из-за интереса к полутрупу. — буркнул я себе под нос.

Политик, кажется, не услышал этого, потому что взял зонтик и открыл передо мной дверь. Я медленно, но грациозно вышел в коридор.

— Кому это понадобилось на Гарви покушаться? — спросил я, пока мы ещё вместе шагали к лифту.

Холмс бросил на меня взгляд а-ля «Ты сам понимаешь кто». Да, возможно, так и было. Но я надеялся, что это какой-нибудь другой недоброжелатель, которому Гарви насолил.

Мне не хотелось выпускать политика из поля зрения, но от меня здесь мало что зависело, так что вскоре створки лифта захлопнулись, отделив нас друг от друга. Я сразу ощутил себя голым и беззащитным.

Медленно ковыляя в свою комнату, я размышлял над словами Майкрофта о моём комплексе неполноценности. В чём же он выражается? Нужно обсудить это со Стоун или поинтересоваться у Майкрофта. Но как бы то ни было, теперь я ощущаю себя слабым. Без даже мнимой уверенности в себе и веры в свои безграничные возможности, я уязвим как никогда.

Коридор страшно растягивался перед взором, а из-за каждого угла выглядывали рогатые тени. На что вообще я тогда способен? Кроме создание вокруг себя иллюзии супергероя.

Мне не понравился вид моей комнаты, но что поделать, деваться мне некуда. Хотя…

Я вышел из комнаты, так и не присев никуда. Нужно было быть осторожным. Я пересёк столовую, которая была к моему облегчению пуста. Значит, сейчас все в другом месте. Отлично, главное, чтобы не на стадионе.

Мне пришлось пройти через внутренний спортзал, напичканный воспоминаниями. Там, в душевой, я думал, что я нормальный. Когда я целовался с Ричардом. Это было нормально, это было разрешено, почти никем не осуждалось. Тогда я не знал, что переспал со своим дядей, не знал, что сбегу к нему и позволю собой манипулировать, не знал, что вернусь и пойму, что снова влюбился.

Солнце осело на скамейки и тренажёры. От песка и беговых дорожек на горизонте шли волны жара, от земли пахло резиной. Я поразился тому, что не почувствовал привычного воодушевления. Каждый раз, ступая на тропу тренировки, я воспринимал это как что-то должное, что-то, что украшает меня, а не позволяет самосовершенствоваться. Ведь я думал, что совершенен. И полагал, что меня ждёт великое будущее, карьера Джеймса Бонда с гарантией выживаемости.