с недовольным видом стал смотреть на дорогу.
На переезде через железнодорожную ветку автобус долго стоял, пропуская длинный
состав с трелевочными тракторами, с черными цистернами и оранжевыми иностранными
контейнерами, с желтыми бочками на колесах с надписями "квас". Все городское движение
пережидало другое движение, какое-то еще более обязательное. Куда и зачем все это шло?
Жизнь была многомерна, независима, непонятна. Как в ней тяжело разобраться! И что значил
в ней ты – абитуриент-неудачник…
Николай так и не дождался, когда водитель объявит его остановку. В растерянности
выволокся он на конечной остановке и, увидев цифру на боку своего автобуса, обнаружил,
что он ехал совсем не в том автобусе – у парка он как-то умудрился их перепутать. А тут
были другие маршруты, и справка старика была бесполезной – надо было снова у кого-
нибудь спрашивать. Николай долго стоял и, наблюдая за людьми, пытался угадать человека
поненасмешливей. Выбрал, наконец, одного полного, в шляпе, медленного, задумчивого.
– Извини, парень, спешу, – ответил тот.
Николай вернулся на свое место, то есть на тот пятачок, на котором оказался, выйдя из
автобуса. "А все же это плохо, когда никого не знаешь", – решил он. Потом Николай
обратился к высокому курчавому парню в очках и с простым пузатым портфелем.
– Так тебе надо было в поселок Северный, – сказал парень, разобравшись, в чем дело,
– а ты попал в Аэропортный. Это совсем другой конец. Садись на семьдесят третий автобус и
как раз без пересадок доедешь до своей остановки.
Оказалось, что теперь надо ехать еще дальше. Улицы, улицы, остановки, перекрестки,
светофоры – разве можно во всем разобраться? А ведь есть города и побольше, но это уж
совсем страшно…
Дома у дяди Никиты оказалась только Олюшка – двоюродная сестренка. Она училась
в четвертом классе, но, к удивлению Бояркина, сразу по-хозяйски захлопотала, поставила
чайник на газовую плиту, а брату предложила освежиться в ванной.
Никогда еще Николай не погружался с головой в горячую воду. Красота! В воде
становились слышными, как в наушниках скрипы, шипение, щелчки большого дома. В ванне
после путешествия по городу было так хорошо и спокойно, что даже шевелиться не хотелось.
Никита Артемьевич, предупрежденный Марией, встретил его шумно, с крепкими
объятиями. Несколько покровительственно он уже заверил сестру, что в любом случае
пропасть племяннику не даст. Практичный Никита Артемьевич имел трехкомнатную
кооперативную квартиру, дачу, "Запорожец" (пока "Запорожец"), чем и гордился перед
сельской родней. Почему бы ему еще и племяннику не помочь?
Вечером сидели за столом, накрытым в комнате с люстрой. Свежий воздух был в этой
здоровой семье культом, и все широкие окна, выходящие к акациям и кленам около дома,
были распахнуты. Квартира походила на просторную веранду. Никита Артемьевич
вслушивался в полузабытый елкинский говорок, засыпал гостя вопросами и смеялся.
Красивая городская жена наблюдала за ними с улыбкой, открывая в муже что-то новое.
Разгорячившись вином и разговорами, дядя позвал племянника во двор, на перекладину.
Бывая в отпуске в Елкино и загорая на Шунде, Никита Артемьевич любил удивлять
ребятишек ходьбой на руках. Смолоду он занимался гирями и гимнастикой "В армии у меня
был закон, – рассказывал дядя, – куда бы ни шел, мимо перекладины просто так не проходи.
Хотя бы перелезь через нее".
Николай гордился дядей и еще с детства помнил его рассказы о многочисленных
драках с блатными волосатиками, которых он бил так, "что только гитара бренчала". И здесь
вокруг него сразу собрались ребятишки. На него, начавшего выделывать выкрутасы на
перекладине, стали с завистью оглядываться доминошники, устроившиеся под грибком.
– А ну-ка, теперь ты попробуй, – спрыгнув, сказал Никита Артемьевич.
– Пока воздержусь, – с улыбкой, признающей дядино превосходство, ответил
Николай.
Никита Артемьевич сделал еще три захода и, хлопнув племянника по плечу,
направился в подъезд. Николай был счастлив от этого хлопка.
– Будешь жить у меня, – сказал дядя перед сном, – до службы поучишься в ГПТУ на
электромонтера. После службы попробуешь поступить еще раз.
– Хорошо, – не задумываясь, согласился племянник с этой программой.
Учеба оказалась еще скучней, чем в школе. К тому же в школе был Игорек Крышин и
другие ребята. А со своими теперешними товарищами Бояркин никак не мог сойтись.
Большинству из них тоже надо было протянуть до армии. После занятий они бесследно
растворялись в городе, а на уроках трепались или стреляли из резинок. Самые серьезные
подремывали или играли в "морской бой", Бояркин, если было совсем скучно, читал газеты,
для чего в перемены аккуратно складывал их по столбикам и прятал в карманы.
Больше всего ему нравилась эстетика и сама эстетичка – высокая, длинношеяя, с
медно-рыжими волосами. Увидев ее, Николай понял, что женщин можно разделить на тех,
кто умеет ходить и тех, кто не умеет. Говорили, будто у Ольги Михайловны есть муж и сын,
но Бояркину из-за ее походки не хотелось верить, что она может жить так по-человечески
просто, как другие.