Молодой Бояркин

Ларионов, махнув ему мазутными рукавицами, позвал проверить, не разбило ли еще

какой насос, и Николай с удовольствием вскочил. Страх сразу улетучился. Все ушло, и в

голове снова осталось только то, что видели глаза. Все его внутренние силы были заняты

осознанием конкретной обстановки, и сейчас, например, Елкино или служба на корабле

показались бы эпизодами не его жизни. Лишь в минуту безысходности человек

действительно может разом вспомнить всю свою жизнь, потому что внутренним силам не

остается ничего другого, как обратиться в память. Но если в ситуации остается возможность

действовать и остается выход хотя бы с игольное ушко, тогда все прошлое отступает на

дальний план, освобождая все силы для конкретного спасительного действия.

Вернувшись через несколько минут, машинисты не застали в операторной никого.

Обоим пришло в голову, что на установке они уже одни. Первым движением Ларионова было

бежать, но у него мелькнула мысль, что если бригада где-то здесь, то их потом засмеют.

От блока печей валил густой черный дым, но стена пара разделяла теперь пламя,

плясавшее черными мазутными языками прямо под печами, с облаком взрывоопасного газа.

– Взглянем, что там! – крикнул Ларионов и побежал к печам.

У самых печей из дыма и пара выскочил навстречу им кашляющий Сухоруков и, еще

не добежав, ожесточенными жестами показал, чтобы они убегали с установки. В это время

Ларионов заметил в стороне, куда облако не доставало, освещенную ярким солнцем белую

машину "скорой помощи", у которой копошились люди в белых халатах. Ларионов давно уже

думал, что, в сущности-то, их работа с пассивным режимом может при случае оказаться для

кого-то и трагической. "Вот оно, – подумал он, – неужели кого-то из наших?" Именно это

убедило Бориса в том, что теперь уже хлопок обеспечен и что операторную, похожую с одной

стороны на большой аквариум, должно быть, снесет вместе с электронно-вычислительным

оборудованием. И тут Ларионов вспомнил, что в ящике стола операторной лежит завернутая

в газету его книжка "Батый", которую сегодня наконец-то соизволил вернуть Федоськин. "А,

будь что будет", – мгновенно решил Борис. Он показал Бояркину, чтобы тот бежал в поле, сам

же ворвался в операторную, выхватил из стола сверток и на мгновение замедлился. Все ему

показалось неестественным. Приборы не гудели, лампочки не светились. Густое облако газа,

закрывающее солнце, походило на морскую воду. Однажды во время отпуска Ларионов был

на море и видел закат солнца во время крепкого ветра – солнечные лучи скользили по

поверхности с линии горизонта и насквозь просвечивали вздымающиеся зеленые волны; на

волнах покачивались дикие утки, и в светящейся воде были видны их широкие лапки. Вот и

этот газ показался теперь красивой волной. Ларионов забежал в отделение ЭВМ, проверяя,

не остался ли кто там. В помещении ЭВМ стрекотал какой-то прибор, работало печатающее

устройство, выдавая неизвестные параметры. (Видимо ЭВМ питалась с какой-то другой

линии). У двери на кафельном полу валялся белый халат. Людей не было.

Выскочив из операторной и завернув за угол, Ларионов увидел бегущего Бояркина, а

дальше, в поле, небольшую толпу. Это были бригада операторов, два оператора ЭВМ, группа

электриков, операторы, прибежавшие с соседних установок. На полпути к ним Борис

услышал сильный треск, как будто разорвалось какое-то очень крепкое полотно.

Оглянувшись, Ларионов увидел, как верх центральной колонны вспыхнул свечкой, и через

секунду пламя, словно организовавшись, загудело из труб, давя ревом на барабанные

перепонки. В толпе оживились. Предполагали, что щелчки были разрядами статического

электричества, накопившегося от движения газа. Эти-то разряды и зажгли газ. "Хлопка" не

произошло, возможно, из-за той счастливой случайности, что в последнюю минуту основное

облако снесло в сторону несильным ветром. Теперь же весь газ сгорал сразу на выходе.

Настроение людей быстро изменилось. Стали посмеиваться над Бояркиным, как над

испугавшимся больше всех: убегая, он часто оглядывался (он волновался за Ларионова),

споткнулся и вывалялся в снегу.

На установке остались Федоськин, Алексеев, Карасев и Сухоруков. Там же был и

начальник цеха Мостов, по приказу которого все остальные установку покинули.

– Да, а этот "жуткий передряга-то" где? – сказал Ларионов, и не все сразу поняли, про

кого он спросил, а, поняв, дернули за рукав и кивнули назад.

Петр Михайлович Шапкин стоял позади всех. Ларионов усмехнулся: Шапкин был

весь в снегу.

Установку окружали пожарные машины. Как по заказу, для них задымили и

вспыхнули теплообменники с бензином. Туда ударило сразу несколько струй.

– Эх, пеной бы, пеной… – говорил в толпе кто-то из чужих операторов.

Установка вспыхивала то в одном, то в другом месте. У Бояркина замерзли ноги

оттого, что ботинки были полны снега. Надышавшись газом, он словно опьянел. Ему было

стыдно за свою веселость – теперь надо было страдать за дорогостоящую технику, за сотни и

тысячи рублей ущерба, уносимые каждой минутой, но он ничего не мог поделать с собой.

Когда пожар был затушен, бригада вернулась на установку. Последствия были самыми