Молодой Бояркин

Просматривая хранившиеся у бабушки фотографии уже пожилых дядек и теток, их взрослых

детей, Николай вдруг осознал, что все люди на них (и он тоже) составляют одно целое.

Когда-то старик-попутчик в поездке сказал не совсем понятные слова о том, что самое

страшное – это не иметь родственников, которые должны были родиться, да не родились. Для

Бояркина же, оказывается, словно бы не существуют и родившиеся родственники. И кто

знает, может быть, для души это куда страшнее… Понимают ли это все остальные?

Николай мог бы заставить себя заснуть, но он хотел думать, и пролежал без сна часов

до двух.

Утром, воспользовавшись тем, что чайник, налитый под самую крышку, долго не

закипал, Бояркин потуже запахнулся в полушубок и снова прилег. Кресло его стояло около

дверей, и не успел он задремать, как кто-то вошел и споткнулся об него. Это был Никита

Артемьевич.

– А ты чего здесь? – раздраженно спросил он, еще ни с кем не поздоровавшись.

– Я здесь сплю, – сказал Николай.

– А почему в таком виде?

– Потому что здесь холодно.

– Ну, так что тут у вас случилось-то? – так же взыскующе обратился он сразу ко всем

вместо приветствия.

– Да вон пройди посмотри, – слегка обиженная его инспекторским тоном ответила

Полина. – Да не раздевайся.

Никита Артемьевич приехал в сапожках кирпичного цвета, в легком осеннем пальто,

поразившем всех и напомнившем о его занятиях гимнастикой и закаливании. Дорога

вымотала ему куда больше нервов, чем Николаю. Его телеграмме в аэропорту никто не верил.

Мечась от кассы к кассе, разыскивая администратора и всех, кто мог хоть чем-то

посодействовать, он не мог ума приложить, как в этом случае улетел его непробивной

племянник. Он даже решил, что Николай вообще не улетел, а потолкался на вокзале и

вернулся домой; такая мысль приходила ему оттого, что и сам он невольно подумывал о

доме. "Ну, а если он все-таки улетел?" – спрашивал себя Никита Артемьевич и снова со

злостью пробивался к кассам.

Сбросив пальтишко, Никита Артемьевич вошел в светлую комнату. Все последовали

за ним.

– Мамка ты, мамка, как же это случилось-то, – Сказал он с упреком.

– Естественно получилось – ей все-таки восьмой десяток шел, – спокойно вставил

Николай.

Никита Артемьевич покосился на него, но промолчал. Полина стала рассказывать все

сначала.

– Она ведь ко мне собиралась ехать, – прибавил Георгий к ее рассказу о последних

событиях. – Письмо мне написала. Я приезжал. Да и хорошо, что приезжал. Хоть последний

раз на живую поглядел.

– И чего ей не сиделось? Все надо было куда-то ехать, – сказал Никита.

Николай ядовито хмыкнул и вышел.

– Чего он тут все усмехается! – вспылил Никита Артемьевич.

– А-а-а, не обращай внимания, – сказал Георгий.

– Ты смотри-ка какой… а…

Брата стали усаживать за стол. Никита достал из сумки колбасу, вяленую рыбу,

попутно объяснив, что за рыбой обычно приходится мотать на своей "Волге" за триста

километров в соседнюю область. – Испробуйте "золотой" рыбки. – Тут же отсчитал из

бумажника деньги и положил на холодильник. За столом позволил себе выпить стопку.

– Колька-то еще вчера приехал? – спросил он у Полины, хотя сам племянник сидел

напротив.

– Вчера, – ответила Полина.

– Ты что же телеграмму не заверила? – сказал ей Никита Артемьевич.

– Ой, да у меня из головы-то сразу все вылетело.

– Вылетело… Сколько я народа возле этих касс передавил. Все орут. А одному мужику

так специально хотелось морду начистить. Я даже просил его, погоди, говорю, сейчас

освобожусь. Жаль, не дождался. В общем, добрался кое-как. А остальные?

Ему стали объяснять.

– А твой где? – повернулся Никита к Марии.

– Сейчас приедет, – ответила она. – За хлебом уехал.

– А-а, а то я уж подумал, что дома остался. У вас же личное хозяйство… То чушка

опоросится, то курица снесется. Я бы не уехал, так, наверное, таким же куркулем бы стал.

Мария несколько мгновений пристально смотрела на него.

– А ты, Никита, хоть и не стал куркулем, но все такой же дурак, – сказала она.

Никита уже сообразил, что занесло его слишком косо, и примирительно засмеялся. Он

вспомнил, что среди братьев и сестер он самый младший и лишнее ему по-старому

простится.

– Ну что, всыпала она тебе? – добродушно спросил Георгий.

– Это она запросто. Маша всегда мне вроде второй матери была. Одна пропустит, так

другая отчихвостит.

– Ну, Никита, уж ты-то был у мамы любимчиком, – сказала Полина. – Тебя она почти

никогда не ругала.

– Так она же всю ругань на вас извела, а для меня один ремень остался, – со смехом

ответил Никита. – Да это средство и действовало-то на меня эффективнее. Хорошее

лекарство. Я его на себе испытал, так и своим чадам не раз прописывал. Тоже помогает.

* * *

За чаем вспомнили, что для поминок потребуется много тарелок.

– А ты в мамином сундуке поищи, – подсказала Полине Мария. – У нее должна быть

посуда.

Когда Полина стала открывать крышку заветного материного сундука, вид у нее был

виноватый.

– Ох, если бы мама-то живая была, так от нас за этот сундук сейчас бы только пух и

перья полетели, – сказала она, засмеявшись.

У матери и вправду оказался целый набор посуды. В сундуке нашлось множество