Молодой Бояркин

– Ну, любимая теща, покатайся последний раз на зятевьях, – пошутил и тут Алексей.

Обмыть и обрядить тело Полина попросила соседок – бабушку Марину и бабушку

Грушу. Закончив свое дело, старухи сели у гроба, ожидая, как оценят их работу

родственники.

Степанида лежала спокойная, с порозовевшими щеками. Она будто спала, и ей было

очень хорошо.

– Вон, какая бравенькая лежит, – сказала высокая бабушка Марина, – не исхудала.

Полной была, полной и померла. А вот я умру, так срам один – руки, и те как палки.

* * *

Николай приехал к вечеру этого же дня. Рейс самолета удачно совпал с электричкой до

Мазурантово.

Должны были вот-вот наступить сумерки, но небо и без того было бледно-синее,

тяжелое и низкое, набухающее снегом. Небольшой скрипучий снежок на земле был

запорошен пыльной, сухой землей и угольной сажей. В электричке Бояркин ехал, расстегнув

полушубок, и решил было так же идти по станции, но пронизывающий хиуз сразу проник

под свитер, под рубашку к влажному телу, и пришлось застегнуться.

Сразу, без расспросов Николай угадал нужную улицу и пошел, разглядывая номера

домов. Впереди себя он увидел сутулого мужчину в пальто с поднятым воротником. Бояркин

догнал его – это был дядя Георгий, приехавший на той же электричке. После последней

встречи с матерью он едва успел доехать до дома, как тут же должен был вернуться. Николай

отметил, что дядя Гоша сильно постарел. Где была теперь его машина с выгоревшим

брезентовым тентом?

В первой половине избы, заменяющей кухню и коридор, приехавшие, сняв шапки,

поздоровались сразу по деловому, с траурным настроением, и прошли в другую комнату с

опущенными шторами, с завешенным черным платком телевизором и застыли около гроба,

прочно установленного на табуретках под ослепительной, молчаливой люстрой. Все было

настоящим: и красный гроб и блестящие от свежих ударов молотка большие шляпки

обойных гвоздиков, но ничего жуткого не было, потому что тут лежала мать и бабушка.

– Эх, мама, мама, – дрогнув голосом, произнес Георгий. – Все моталась, нигде

прижиться не могла. Не знали мы, что и делать с тобой. А ты вот сама устранила, так сказать,

проблему.

– Она ведь из больницы-то убежала, – стала шепотом рассказывать Полина. – Я тебя

проводила, прихожу с вокзала, а она вон там, на стуле посиживает. Какого-то шофера

попросила довезти. Хотела, говорит, с Георгием попрощаться.

– Мамка ты, мамка!

– Но она, по-моему, уехать с тобой собралась. Сразу хотела уехать, чтобы тебя еще раз

не тревожить. Увезли ее снова в больницу. Давление за двести. Ну и вот… Если бы она

поехала, да умерла в дороге, то досталось бы тебе…

– Да уж, конечно…

– А когда ее в больницу повезли, она мне ключ от сундука отдала. Она ведь этот ключ

всегда берегла. Я сразу, как только ее увезли, открыла сундук и ахнула – сверху уже все

проглаженное и почищенное лежит: ее лучшее платье, платок, в пакете лакированные туфли

– в общем, все вот это, в чем она сейчас. И главное… Ой, и говорить-то страшно. Я смотрела,

ничего не трогала, да думаю, что же за нитки на платье-то, потянула, а они тянутся. Я платье

взяла, а оно вдоль всей спины от воротника до подола ножницами разрезано. Это чтоб

одевать ее было удобно.

Все глубоко задышали, а потом расселись на стулья, стоящие вдоль стен.

Из-за покойницы печку не топили сутки. Приехавшие сначала разделись, но скоро

снова понадевали пальто и полушубки.

За столом Полина отчиталась, что венки закуплены, памятник заказан сварщикам. Об

этом позаботился Василий, всюду поспевающий на машине. Могилу выкопали "химики",

которым надо будет дать немного выпить и накормить обедом.

– А как решили, где копать? – уточнил Георгий.

– Место-то мама сама выбрала, – ответила Полина. – Прихожу как-то с работы, а она

сидит вот тут у самовара, чай пьет. "Ну, дева, – говорит, – ходила я сегодня на кладбище.

Меня похороните рядом с матерью. Места там хватит".

Все грустно, с вздохами закивали головами.

– Ну, так она, видно, сюда умирать и приехала, – сказала Мария, пытаясь понять,

почему же все-таки мать не осталась у них в Ковыльном.

– Если приехала умирать, так зачем же тогда еще ко мне на Байкал собиралась? – тихо

спросил Георгий. – Какой-то дом ей понадобился. Ничего не пойму…

– Да уж нашу маму трудновато было понять, – сказала Полина.

Оставалось общим советом назначить день похорон и решить, заказывать ли духовой

оркестр.

– Конечно, заказывать, – решительно настаивал Василий, упершись в бока короткими

руками. – Все-таки семеро детей. Внуков да правнуков больше двадцати человек.

С ним не спорили, но ничего и не решили – голосов было недостаточно. Ответную

телеграмму дала только старшая – Лидия: "Болею приехать не могу". Значит, остальные были

в дороге. Но на Лидию надеялись больше всего – уж очень давно не была в родных краях.

О дне похорон спросили у дяди – Андрея Александровича, приехавшего утром на

электричке с невесткой и сыном.

– Решайте сами, – сказал он, махнув рукой.

Всех поразило открытие – за последние годы материн брат не постарел. Лишь ослаб

памятью и при разговоре стал кривить шею, как бы прислушиваясь.