Молодые люди

Иногда она бесшумными шагами пробиралась к запертой двери, прислушивалась, старалась уловить, о чем там идет речь. Ничего не могла понять. Сквозь грохот прорывались отдельные слова, но странные, непонятные все это были слова, точно на чужом языке. Попадались, правда, и обычные выражения, как будто общеупотребительные, но таившие в себе особый, должно быть, зашифрованный от посторонних, смысл.

Бывало, бывало все это и раньше, но никогда еще в подобных развлечениях не участвовали девушки… Девушки!.. Варвара Алексеевна так обрадовалась их появлению в доме!..

Она возвращалась к себе. В затылке, в висках накапливалась знакомая тяжесть — предвестие мигрени. Она приняла сразу два порошка и легла на диван. Хорошо знала, что надо лежать неподвижно, спокойно, главное — стараться ни о чем не думать. Иначе опять разыграется сильный приступ, способный мучить ее и день и два… Но мысли — злые, жестокие — теснили ей голову. Ее грех, ее преступление. Всех больше она сама повинна в этой катастрофе, в этом Непостижимом превращении любознательного, умного, сдержанного, всесторонне развитого и пытливого некогда мальчика в злое ничтожество, в хама, в развращенное, ко всему равнодушное и ничем не интересующееся существо… Когда же это все случилось? Почему и каким образом? Она проглядела…

Прошел еще час или больше… Там стихло. По-прежнему не переставая гремела их музыка, но крики и дикий хохот все-таки прекратились. Верно, все устали. Да, поздно уже — двенадцатый час ночи!

Варвара Алексеевна вдруг вспомнила, что сейчас у студентов самая ответственная, самая страдная пора — экзамены. Они забыли об этом? Надо постучаться, напомнить…

Варвара Алексеевна с этой целью вышла снова в коридор — тотчас заметила, что свет в Колиной комнате погашен: в зазоре между дверью и паркетом не стало желтой полоски… Это еще что значит?.. Тьма и джаз?.. Двойной полог, а за этими двумя пологами…

Варвара Алексеевна постучалась трясущимся кулачком, что-то крикнула — кажется, «Коля!» и «Вон!.. Вон сию минуту!» Но могла ли она одолеть своими слабыми силенками вопль про «черные глаза»? Да и представилось во всем омерзении, что будет, если дверь по ее требованию откроется. Она будет кричать, негодовать, ей придется, не стесняясь в выражениях, высказать им все — и парням, и девкам, — что она думает сейчас о них… А Коля, конечно, оттеснит ее обратно в коридор и снова запрется на ключ… только и всего!.. Она испугалась, тихонько, бесшумно отошла прочь, дальше по коридору, к круглой стоячей вешалке, где сегодня столько чужих вещей.

Она долго стояла здесь, — и вдруг пронзительная жалость охватила ей сердце. С горестным участием вглядывалась она и в темно-зеленую, с лисьей опушкой, слабо пахнущую духами шубку, и в еще более скромные девичьи пальтишки на ватине — в серенькое и в синенькое, — и в беличью жакетку с уже сильно пожелтевшим, износившимся мехом — должно быть, жакеточка эта перешита из старой маминой шубы… Боже мой, ведь каждая из этих девушек могла бы быть ее дочерью!.. Которая?.. Вот эта, в темно-зеленом с лисой? Или другая — синенькая? Или вот эта — серенькая?.. Четыре матери, ничего не подозревая, где-то преспокойно спят, а их дочери здесь, у нее, у Варвары Алексеевны Харламовой, за закрытой дверью в комнате с погашенным светом скопом глумятся с пьяными мальчишками над собственной юностью…

Варвара Алексеевна кинулась опять к двери и в исступлении била в нее обоими кулачками.

— Откройте!.. Откройте сию минуту! — кричала она.

6. Принцесса Флорина

Троян при встречах больше не окликала Наташу, не расспрашивала о делах.

Троян! Кажется, одного ее слова, хотя бы мимоходом брошенного, было бы достаточно, чтобы истина за кулисами мгновенно восторжествовала над ложью.

Но так и не сказала Вера Георгиевна этого слова. Верно, слишком дорожит она своим спокойствием, чтобы впутываться в чужие дела.

И, разочаровавшись в ней, Наташа отныне могла надеяться только на себя, только на собственный ежедневный и упорный труд.

Отрабатывая на уроках каждое движение, стремясь к певучей их слитности, она день ото дня достигала все большего совершенства в арабесках, в скольжении, в рондах, в батманах. Зная свою слабую сторону — небольшой от природы прыжок, она обогащала его искусной игрой рук и как бы возвышала этим границы своих физических данных.

Настойчиво и вдумчиво, с неукротимой энергией упражнялась она днем, а на спектаклях при свете ярких огней сцены, завороженная музыкой, с упоением отдавалась своим танцам, как бы мимолетны и неприметны они ни были.

Теперь она с тайным нетерпением дожидалась «Спящей» — единственного спектакля, в котором была занята вместе с Румянцевым в большом классическом дуэте: Голубая птица и Принцесса Флорина.