К карамели примешались сушёные грибы, а пёс прямо-таки облизывал меня. Кажется, у меня лицо горело, а они говорили, что я бледная. Мама, кажется, серьёзно напугала этих бедных-богатых людей. Она стала подробно рассказывать им, как именно я интерпретирую Сибелиуса, как я люблю Шуберта, Шопена и Моцарта, и даже не постаралась объясняться попроще, будто перед ней сидели не Захар и Зумруд Шубаевы, а как минимум Вера Горностаева и Григорий Соколов
[16]. Гости смотрели на нас, как на помешанных. Когда они вышли и мама с торжествующим видом посмотрела на папу, а он поднял вверх большой палец – отлично отвадила, – в уже закрытую дверь вломился этот Гриша и крикнул мне, как обречённый: «Можно, я буду забирать тебя из училища?»И тут я увидела его глаза. Огромный колодец, иссохший, потрескавшийся. Его глаза напомнили мне глаза Макара, когда он принёс мне лимонад. Словно и этот Гриша бездомный, хотя говорят, что они очень богатые люди, а глаза такие, будто он целую неделю бродит по пустыне и никак не найдёт источника. «Неужели и ты – мираж?» – читала я в его глазах. Разве я могу, имея столько воды, не напоить его? Он дарит мне карамель, разве я могу не дать ему воды? И я кивнула.
Я ничего не могла с собой поделать. Перечеркнула все мамины усилия.
Родители не разговаривали со мной два часа, а потом папа сказал маме, я подслушала:
– Да ладно, пару дней позабирает, а потом поймёт, что не для него она. Разве ты не видишь, что им и говорить-то не о чём? А вопрос безопасности я с ним ещё обсужу.
– Ну, может ты и прав, – сказала мама. – Для Энжи совсем неплохо, что у неё появился ухажёр. Пусть знает, что она не только пианистка и пациентка, но ещё и красивая девушка.
Как же я люблю своих родителей!
Май 1993–8
Чувствую себя ужасно глупо. Надо было сразу сказать ему, что у меня диабет. В первый же день, безо всяких Сибелиусов. Хвать – и диагнозом по голове. Почему-то родители не захотели… А теперь – мучение. Оттягиваю, а потом будет поздно. Некрасиво это.
Май 1993–9
Я ужасная трусиха. Когда он говорил мне о шубном производстве, я вместо того, чтобы слушать его внимательно, думала о своём. Крутились на языке правильные фразы. Мне кажется, сказать это – словно вонзить нож себе в сердце. «Гриша, ты знаешь, у меня диабет». А потом выдерживать молчание, сочувствие, жалость. Нет, я не смогу. Не только потому, что карамель во рту исчезнет, а останется один цикорий, который я ненавижу, но ещё по какой-то другой причине.
01.06.1993