– Да какая там ответственность? – возмутился он. – Кроме, ясное дело, моральной. Только неуки и профаны хотят иметь право нас, профессиональных докторов, обвинять в недостаточных умениях. Операция либо удается, либо нет, а людям не следует гадать, «что было бы, если». Уж поверьте мне на слово, – погрозил он пальцем, – даже через сотни лет ничего не изменится. Ибо доктор – владыка жизни и смерти, и руки прочь от его суждений.
– Лишь Господь Всемогущий – владыка жизни и смерти, – сказал я негромко. – Не забывайте об этом, прошу.
Его убеждения вызывали у меня отвращение, и я мог лишь радоваться, что они вызывали отвращение также и у сильных мира сего. Не раз и не два я слыхал о медиках, выпоротых, а то и повешенных своими пациентами, и нужно признать, что такое поведение остальную банду лекарей приводило к некоторой трезвости взглядов. Ибо в отношении лекарей нужно использовать исключительно кнут – а то и что покруче. Лишь тогда их можно вынудить, чтобы ставили верные диагнозы и проводили лишь необходимые операции. Конечно же, бывают исключения, однако…
– Да-да-да, – проговорил он скороговоркой. – Конечно, я никак не хотел принизить религию…
– Если бы хотели, то уже принизили бы, – сказал я ласково. – Ибо в этом случае намерение и поступок суть одно и то же. Но вернемся к девушке…
– Хорошо, господин Маддердин. Но, может, вы все же сядете?
Паллак каким-то странным образом сделался куда более покорным, но я лишь отрицательно покачал головой, поскольку не намеревался проверять устойчивость того стула.
– Я лишь хотел сказать, – произнес он через миг, – что современная медицина была бессильна перед болезнью девочки. Никакие микстуры, порошки, припарки, мази или таблетки не помогали. А уж поверьте мне, что перепробовал я их порядком.
– Уж представляю, – кивнул я, сочувствуя бедной девочке, которая стала объектом медицинских экспериментов. – И сколько ей было, когда все началось?
Он начал что-то подсчитывать, помогая себе пальцами. Беззвучно шевелил губами, шептал, потом произнес громко:
– Тринадцать.
Я покивал, поскольку все сходилось. В возрасте двенадцати, тринадцати или четырнадцати лет большинство девочек входит в возраст женщин со всеми физическими проявлениями этого изменения. Именно тогда у некоторых из них появляются определенные способности. А говоря коротко, некое проклятие, от которого нет эффективного лекарства. Кроме того, что предлагает наиболее радикальный выход.
– Спасибо, – кивнул я ему.
– Надеюсь, что помог! – крикнул он, когда я выходил.
Я кивнул снова – теперь уже сам себе – и вышел за дверь. Подробности теперь были мне известны, и требовалось лишь непосредственное и явственное их подтверждение.
К дому Шульмайстера я выбрался только на третий день после смерти господина бургграфа. Если я не ошибся, дочка купца как раз должна была лежать в постели без сознания, в спячке, близкой к летаргии.
Теперь страж у ворот (а волею судеб был это тот самый человек, что и в прошлый раз) принялся поспешно отворять их, едва лишь меня углядел. Я улыбнулся ему и одарил трехгрошем, каковой он принял с глубоким поклоном.
– Сейчас проведу вашу милость. Сейчас-сейчас, бегу-бегу…
Владельца лесопилок и дровяных складов на этот раз я нашел не на кухне, а в богато обставленных покоях на первом этаже дома. Он сидел за огромным дубовым письменным столом и что-то писал на пергаменте. Перед ним лежали счетные книги. Увидев меня – нахмурился.
– Приветствую, – сказал крайне сдержанным тоном. – Прошу меня простить, но сейчас я очень занят.
Я же придвинул стул, поскольку, раз уж он не был столь вежлив, чтобы предложить мне сесть, приходилось все делать самому. Уселся напротив него.
– Не страшно, – сказал я. – Счета подождут.
– Ну, раз вы так говорите… – Он тяжело осел в кресле, не сводя с меня взгляда. – Чем могу служить?
– Дорогой господин Шульмайстер, если я могу так к вам обращаться. Я преисполнен восхищением пред вашей хитростью.
– Что такое? – снова нахмурил он густые брови. На этот раз так сильно, что они срослись в толстую литеру V над переносицей.
Я развел руками:
– Вам почти удалось меня обмануть. Те следы женщины, не слишком бросающиеся в глаза, но настолько явственные, стоило лишь на них наткнуться… Наткнуться – и начать искать ветер в поле. Ну и сказочка о бегстве горничной. Что вы с ней сделали? Куда-то услали? Убили и спрятали? Утопили в реке? Я и вправду чрезвычайно восхищен.
– Я все еще не понимаю, что вы имеете в виду, – сгорбился он и положил руки на стол. У него даже пальцы не дрожали.
– Я уже не удивляюсь, что вы – один из крупнейших местных владельцев лесопилок и дровяных складов. Даже жалею, что вы не попытались сделать карьеру в Хезе.
– Уж как-то справляюсь. И мне неплохо там, где я есть.
– Вы совершили всего одну ошибку. Но прежде чем к ней перейдем, расскажу вам сказочку. Вы любите сказочки, Шульмайстер?
Он смотрел на меня сычом и даже не думал отвечать.