Молот ведьм

– Итак, в небольшом городке из церкви украли золотую дароносицу. Виновного не могли найти, пока не прибыл некий скромный, однако весьма сообразительный человек. Служителя церкви, подозреваемого в краже, попросили рассказать о городе и показать ему дома и улицы.

Шульмайстер слушал меня с непроницаемым лицом.

– Во время этой приятнейшей прогулки и последовавших за нею расспросов остальных жителей пришлец понял, что служитель не водил его лишь на одну-единственную улицу. На улицу, где обитала его кузина. В доме которой, после внимательного обыска, нашли – что бы вы думали? – золотую дароносицу, украденную из церкви. Злодеям отрубили святотатственные руки и повесили на городской стене, так что все закончилось счастливо. Вы ведь уже знаете, зачем я все это говорю, верно? Когда я спросил о хороших докторах, вам нужно было назвать имя Гвидо Паллака, который частенько посещал ваш дом… А вы назвали всех, кроме него. Да-а, я же тем временем провел милейшую беседу со старым доктором…

Вот теперь пальцы купца отчетливо задрожали, а лицо исказила гримаса страха.

– Кому же вы оставите наследство? – спросил я вежливо. – Если, конечно, мы предположим, что инквизиционный суд будет столь мил и не реквизирует его? Разумеется, не дочке – в силу очевидных причин…

Я знал, что в молодости Шульмайстер был лесорубом. До сих пор имел широкую спину, а кулаки – словно буханки хлеба (я знаю, что преувеличиваю, однако «кулаки – словно большие булки» звучит как-то смешно). Но неужто и вправду он полагал, что престарелый купец сможет представлять угрозу для обученного инквизитора?

Прежде чем он бросился на меня, я схватил левой рукою лежавший за моей спиной хлебный нож и приколол ладонь Шульмайстера к столу. Он вскрикнул и ухватил рукоять ножа правой рукой, я же ударил ладонью в основание его носа. Глаза закатились – и купец упал на пол. Острие ножа раскроило ему руку так, что теперь кисть была разделена едва ли не напополам между указательным и средним пальцами.

Я подошел к нему, несколькими пинками перевернул на живот и связал руки за спиной.

Не думал, чтобы хоть кто-то слышал крик и шум от падающего тела, ведь, когда я входил в комнату, слуг поблизости не видел. Знал, что после удара в основание носа Шульмайстер придет в себя нескоро, но на всякий случай отыскал тряпки и воткнул ему в рот, крепко перевязав этот импровизированный кляп. Надеялся лишь, что у него нет насморка и сумеет дышать носом, ведь я искренне желал, чтобы он попал на судебный процесс.

Не говоря уж о том, что, если б я таким вот образом его убил, после ругал бы себя за непрофессионализм.

Я поразмыслил над тем, мог ли замысел Шульмайстера удаться. Наверняка – если бы речь шла о городской страже. Те бы скоренько отправились в погоню за горничной Каей, которой наверняка уже обедали угри. Но хотя купцу хватило ума не подставляться, я должен был искать другие объяснения. А ведь он буквально наталкивал меня на мысль о том, что именно горничная наложила чары и отомстила за несправедливую смерть ее любимого.

При этом, между нами говоря, если кто-нибудь из его слуг занимался темным искусством, самому Шульмастеру наказание не грозило. Давно прошли те времена, когда инквизиторы в данном вопросе были предельно суровы, – и вряд ли Шульмайстеру светило бы что-то большее, чем церковное покаяние за бездействие, сделавшее возможными столь отвратительные дела в его доме.

А теперь мне предстоял визит в спальню хворой дочки Шульмайстера. Я уже знал, что за болезнь с ней приключилась, и намеревался помочь ей с эффективным и окончательным преодолением этого недуга.

* * *

Путь мне заступил не кто иной, как боец Финнеас. Он охранял дверь в спальню и, едва лишь услышал шаги, поднялся, готовый к драке. На этот раз Финнеас был не полуголый и натертый маслом, но – в простом рабочем кафтане. На запястьях – кожаные ленты, усаженные железными шипами. Отвратительно усмехался, а его шрам, бежавший от уха к губам, едва ли не шевелился.

– И что, красавчик? – спросил я. – Думаешь меня задержать?

Он усмехнулся еще шире, но ничего не ответил.

– Я милосердный человек, – сказал я ему. – Люблю совершать добрые поступки. Поэтому позволю тебе свободно уйти, хотя ты и совершил ошибку, проявив легкомыслие и встав у меня на пути.

Он все так же молча шагнул ко мне. Ну что же, я понял, что он отказывается от предложения, поэтому метнул в него нож, спрятанный в рукаве плаща. Финнеас с грохотом упал на пол. На лице – глуповатое выражение, из открытого рта стекает струйка крови. Я подошел и вытащил клинок из его шеи, а потом вытер о его же кафтан. Я любил этот нож, был он удобным, и я не собирался с ним расставаться. Финнеас все еще жил, но тщетно силился вдохнуть – только смотрел на меня вытаращенными глазами, а пальцами царапал доски пола. Я знал, что он уже готовится к переходу в мир иной, поэтому оставил его в покое и нажал на ручку двери, что вела в спальню дочки Шульмайстера.