Молот ведьм

Один из слуг отодвинул для меня кресло с высокими подлокотниками. Резьба, как я заметил, изображала скрытую в листьях винограда змею – герб Хаустофферов. Только теперь я понял, насколько странен этот герб. Лев, тур, медведь, орел, конь, даже единорог или дракон – обычное дело. Но змея? Я не мог припомнить семейства, у которых на гербе была бы змея. Я взглянул на посуду. Змея, везде она.

У стола собралось всего-то девять человек, но еды подали столько, что и немалое сельцо могло бы здесь пировать куда как долго. Внесли супы, кроликов, перепелок, заячий паштет, павлина с изюмом, потом медовые пирожные, вафли, рис с молоком и шафраном. Сорта вин, как и бокалы, которые нам раз за разом наполняли, я даже не считал. Ощущал лишь благостную тяжесть и трижды ослаблял пояс, чтобы освободить место для следующего деликатеса. Под столом и у стен лежали псы барона – огромные, лохматые, с лапами не меньше медвежьих. Псы тоже были едва живы от обжорства.

– Простите за вопрос, – обратился я к моему соседу, дворянину с красным от дурной крови лицом и сильно подбритым затылком. – Для нынешнего пира есть некая особая причина?

– Нет, – засмеялся он с полным ртом, едва не выплевывая паштет. – Господин барон всегда так обедает.

Однако сам Хаустоффер и его жена ели немного. Барон едва попробовал несколько блюд, женщина же съела пару пирожных и несколько фиг. Пили тоже умеренно, в отличие от остальных гостей, включая Кнотта и капитана стражи. Капитан (как я сумел расслышать – Вольфганг) не пропускал ни чарки. Теперь он сидел, раскинувшись в кресле, и мертвым тупым взглядом глядел на горку костей в своей тарелке. Рот его был приоткрыт, что придавало лицу почти идиотское выражение. Зато по Кнотту было не сказать, что им выпито море напитков. Шутил, смешил всех анекдотами и вливал в себя бокал за бокалом. Но голос его оставался тверд, а взгляд – быстр и внимателен. И я заметил, что несколько раз он поглядывал в мою сторону. А также несколько раз подавал знак слуге, чтобы тот следил за моим кубком, а то и сам заботливо наполнял его. Хотел меня подпоить? Что ж, даже знания инквизиторов не позволяют полностью контролировать организм. Мы не умеем нейтрализовать действие алкоголя – и не умеем на следующий день справляться с похмельем (конечно, существуют определенные микстуры, но они никогда полностью не помогают). Однако ваш нижайший слуга с младых лет мог похвалиться чрезвычайно крепкой головой, которая позволяла ему пребывать в состоянии легкого похмелья тогда, когда прочие пирующие уже валились под столы. Конечно же, Кнотт этого не знал. Может, надеялся, что прекрасные напитки, потребленные в немалых количествах, склонят меня к просьбам барона?

Когда Хаустоффер увидел, что никто из гостей уже не в силах уделять внимание все еще громоздящимся на столе горам еды, он поднял руку, призывая к тишине.

– Драгоценнейшие господа, мои милые гости. Я нынче обещал господину Маддердину специальный десерт, – барон махнул рукою распорядителю обеда, который поклонился и скрылся за дверью. – Полагаю, что вы заинтригованы.

Это верно. Теперь я вспомнил, что в случившемся ранее разговоре Хаустоффер обещал мне «предложить на десерт кое-что, что могло бы переменить мои убеждения». Но теперь, обожравшийся и обпившийся по маковку головы и кончики ушей, я утратил свойственную мне осторожность. А ведь не должен был забывать о таких важных словах. Я завозился в кресле и глянул на Кнотта. Тот вернул мне взгляд и усмехнулся. Почти злобно. И что за неожиданность готовил старый барон?

В комнату вошел менестрель в ярмарочно-пестром наряде и лихо заломленной зеленой шапочке. Всем низко поклонился, после чего уселся на возвышении за креслом барона. Тронул пальцами струны лютни и начал петь балладу о доблестном рыцаре Гарманде и о его любимой, которую злая ведьма превратила в куст дикой розы. Капитан стражи громко рыгнул и остроумно отметил, что ему кажется, будто такая пара имела бы серьезные проблемы в отношениях.

Но я надеялся, что выступление талантливого барда навряд ли станет действом, запланированным на конец пира. И точно: в зал неспешно вошли шестеро слуг. Разбившись на пары, с явным усилием несли они три длинных прямоугольных предмета, накрытых грубой черной материей, что волнами спадала до самого пола. Мне сделалось холодно, поскольку я вообразил: вот снимут покрывало, а там, на деревянных щитах – тела Курноса и близнецов. Возможно ли, что отказ мой настолько разъярил барона, что тот захотел так вот зло надо мной пошутить? Слыхивал я и о более странных капризах нашей аристократии, но этот наверняка был бы последним, с которым ваш нижайший слуга столкнулся бы. Я – человек, обладающий, благодаря Божьей милости и многолетним тренировкам, кое-какими навыками во владении оружием, но не мог даже мечтать о том, чтобы одолеть стражников и слуг барона. Или хотя бы сбежать от них. Особенно учитывая, что в достойном сожаления приступе обжорства набил брюхо так, что ощущал, будто таскаю перед собой, на веревке, тугой мешок вместо живота.