Молот ведьм

Хорошо еще, что я не имел права играть, ибо запрет на азартные игры – один из капризов моего Ангела-Хранителя. Тот не желал облегчать мне жизнь, хотя я почти всегда выигрывал и мог разоблачить любого шулера. Именно поэтому мои развлечения в карты да кости сводились к невинным забавам с Курносом и близнецами, где ставки были не больше мельчайшего медяка. Так что играли мы просто ради развлечения. Хотя истинным удовольствием было не выигрывать, а наблюдать за яростью товарищей: те доходили до безумия, не в силах ничего поделать с моим нескончаемым везением. А ведь до последнего надеялись, что в следующий раз у меня выиграют. Ха, как гласит старая пословица: «Не за то батька сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался».

– А ведь мы-то – снова живы, – вздохнул Первый.

– Компания Мордимера типа не безопасная, но того стоит, – заметил Второй.

Курнос лишь ухмыльнулся собственным мыслям, и я был уверен, что в них он уже в Хезе.

– Живым, правда, лучше быть, чем мертвым, – Первый с удовлетворением поделился с нами жемчугами своих раздумий.

– «А мне осталось под травою ложе, где труп холодный черви гложут», – запел Второй, перевирая слова и мелодию.

«Ах, Мордимер, – подумал я с жалостью, – бедный-бедный Мордимер».

И внезапно натянул вожжи скакуна.

– Труп? – почти закричал. – Труп?!

– Ты че? Сдурел? – глянул на меня Первый.

Но я уже поворачивал к замку.

– Ждите меня в корчме! – крикнул через плечо и дал коню шенкелей.

Знал, что действую необдуманно. Что должен бы два, а то и десять раз подумать, прежде чем просить, чтобы Хаустоффер меня принял. Но знал я и то, что должен выяснить, как случилось, что трупы слуг оказались обескровлены, если уж сын барона не был вампиром? Кто и зачем убил троих людей столь странным способом, если молодой Хаустоффер собирался перерезать горла жертв серебряным серпом – ведь это, несомненно, оставило бы совершенно другие следы?

Я должен был задать свои вопросы, хотя и не был уверен, что ответы мне понравятся.

Эпилог

– Вернулся, – сказал он задумчиво и поерзал на подушках. – Не будешь ли столь любезен, чтобы налить мне вина?

– Конечно, – ответил я и подал ему серебряный кубок.

– И зачем вы вернулись, инквизитор?

– Чтобы узнать. Чтобы узнать, что произошло со слугами. Каким образом из них выцедили всю кровь с такой необычной тщательностью, не оставив почти никаких следов на теле.

– Чтобы узнать, – повторил он. Отпил глоток и отставил кубок на стол. –  Знание совершенно неважно само по себе, Мордимер, – барон был неподвижен, а его белые руки лежали на пледе, будто крылья старой мертвой птицы. На этот раз он снял перстни с пальцев. – Бывает хорошее знание и плохое знание. Да тебе это и самому прекрасно известно. Как инквизитору. Но ты жаждешь узнать независимо от того, куда это тебя приведет. – Он вглядывался в меня внимательно, но во взгляде его я прочитал нечто вроде понимания. – Точно хочешь знать?

– Точно, – ответил я тихо.

– Ну ладно. Раз так. Смотри. – Неожиданно быстро он встал с кровати и снял со стены распятие. – Боюсь ли я святых символов? Жжет ли крест мое тело, ранит ли меня до кости?

Он снова повесил крест и усмехнулся. Конечно, мне могло померещиться, но его клыки вроде были больше, чем у нормального человека. «Ох, бедный Мордимер, – подумал я. – И ты поддаешься этому безумию».

– Завтра на рассвете я мог бы пойти вместе с тобой на прогулку, хотя признаюсь, что ночь нравится мне больше дня. Я могу принять участие в святой мессе, окропить тело святой водой, и она не обожжет меня и не превратит в пар. А, да, ежедневно я смотрюсь в зеркало, чтобы проверить, хорошо ли мой брадобрей выполняет свою работу, – и вижу там собственное отражение, а не пустоту.

– Несомненно, это избавляет господина барона от множества хлопот, – заметил я вежливо.

– Не смогу превратиться в волка или нетопыря, не распадусь туманом или дымом, чтобы выбраться из-за закрытых дверей. Нет нужды приглашать меня войти, чтобы я получил на это право. Моя кровать – просто кровать, а не гроб, набитый землей с родного кладбища. Ем и пью, хотя признаюсь, что в старости мне не слишком нужно ни то ни другое. Ах да, могу даже плодить детей – взять, например, моего несчастного сына. Так тот ли я, кого люди зовут вампиром?

– Конечно, нет, господин барон, – ответил я, поскольку он явно ждал ответа.

– Конечно, да! – крикнул он и моментально оказался передо мной.

Я не успел ничего сделать. Отступить на шаг, заслониться или оттолкнуть его. Почувствовал некую странную слабость, а все мое тело охватил паралич. Мог лишь стоять и смотреть в его глаза, а те делались все ближе и ближе – и бурлила в них мрачная пустота. Верхняя губа барона приподнялась, и я увидел длинные, сияющие белизной, игольчато острые зубы.

– Я – именно он, – прошипел барон. – Уже сотни, сотни лет. Боготворю кровь и тот миг, когда она, теплая, пульсирующая жизнью и столь соблазнительно пахнущая, стекает в мое горло.