Молот ведьм

– Вот именно, – проговорил я со значением. – Как можно получить принадлежащую лишь Богу и Ангелам вечность, не отрекшись от них? Ведь это они сделали нас смертными…

– Я буду бессмертным? Наверняка?

– Всегда есть ограничения, ваша милость, – я намеревался все немного усложнить, поскольку так оно выглядело более правдоподобным. – Вас можно будет умертвить с помощью огня или пробив сердце колом. Также вы будете испытывать страх и отвращение при виде святых символов.

Он скривился.

– А летать?

– Как на орлиных крыльях.

– Превращаться в туман?

– Это потребует некоторой практики.

– А что с отражением в зеркале?

– Увы, – развел я руками. – Сегодня господин барон увидит свое отражение в последний раз.

Похоже, это его убедило.

– Что я должен говорить? – спросил он несколько неуверенно.

– Хорошо. Начнем. Я буду задавать господину барону вопросы, а ваша милость станет отвечать мне определенным образом, с бесконечной яростью, страстью и чувством.

– С яростью, страстью и чувством, – повторил он. – С бесконечной…

– От кого господин барон отрекается?

– Отрекаюсь, – начал он, – от Бога? – глянул на меня вопросительно, а я кивнул.

– И?

– Ангелов? – вопросил снова.

Я снова одобрительно кивнул. Велел:

– А теперь сильно и с чувством!

– Отрекаюсь от Бога и Ангелов Его! – рявкнул он, а несколько его людей нервно заоглядывались.

И все же арбалеты продолжали целиться прямо в меня, поэтому пришлось вести опасную игру дальше.

– Господин барон плюет на кого?

– Плюю на Бога и на Ангелов Его! – голос эхом разнесся по пещере. Барон аж усмехнулся.

– Проклинаете…

– Проклинаю Бога и Ангелов!

– Ибо кто суть содомитские крылатые выпердыши?

– Ибо Ангелы суть содомитские крылатые выпердыши, плюю на них и проклинаю их! – надсаживался Хаустоффер.

Люди говорят разные вещи. Богохульствуют, проклинают, ругают Бога. Но им чрезвычайно редко приходится делать это в присутствии того, у кого, как у меня, есть персональный Ангел-хранитель. И того, кто, как я, обладает определенной силой и связан со своим Ангелом странной мистической связью. И я считал, что богохульства притянут Ангела, который – как мне уже приходилось убеждаться – ненавидел, когда его обижали смертные. И может, лишь это и было в нем человеческим, поскольку мне всегда казалось, что мысли его движутся по неисповедимым путям, преисполненным яростью.

И Ангел явился. В грому, дымах и тьме, поскольку вихрь загасил факелы. И в абсолютной тишине, поскольку никто не сказал и слова, увидев в центре пещеры, аккурат в измазанной кровью чаше бассейна, сияющую фигуру. И лишь свет Ангела теперь разгонял тьму.

Мой Ангел стал, опираясь на меч, а его сияющие белые крылья распростерлись под самый потолок. Поглядывал по сторонам куда как хмуро.

– Мордимер, ты сукин сын, – сказал Ангел, я же услыхал в Его голосе нотку веселья.

Старался не глядеть Ему в глаза и склонился в низком, предельно низком поклоне.

– Мой господин, – проговорил я.

Он же повернулся неторопливо и сосредоточил взгляд на бароне, который продолжал стоять в кровавом кругу с раззявленным от удивления ртом. Я видел, как по лбу Хаустоффера катятся крупные капли.

– Итак, я содомитский крылатый выпердыш? – спросил Ангел тихо, я же, услыхав тот голос, почувствовал, как ледяной пот катится по моей спине. Пал на колени и склонился столь низко, что головой уткнулся в скалу. Но очень внимательно следил за всем происходящим.

Молодой Хаустоффер был не в состоянии ни сказать что-нибудь, ни даже пошелохнуться. Я не знал, парализовал ли его Ангел или же сия неподвижность была лишь обычным человеческим страхом.

– Крылья, – произнес Ангел громко.

И тогда Хаустоффер заверещал. От невероятной боли и невероятного ужаса. Он все еще не мог двинуться с места, но спина его взорвалась, и в фонтанах крови обнажился хребет. Из костей выросли огромные, темные, истекающие сукровицей крылья с белыми нитями мышц. Ангел повел рукою, и некая сила подхватила сие нечеловеческое уже тело и распростерла на стене. Из арбалетов в руках бойцов вылетели стрелы и прибили баронова сына к скале: по одной в каждое крыло, по одной в каждую ногу. Острия вошли в камень по самое оперение. Хаустоффер, повернутый лицом к скале, выл, будто желал выплюнуть с этим воем всю свою боль.

– Содомия! – снова громко произнес Ангел.

И я увидел, как лежавший на земле кусок скалы начинает помигивать, расплываться в воздухе и превращаться в нечто вроде огромного, с человеческую руку длиной, фаллоса. И когда сформировался окончательно, полетел с немалой скоростью и воткнулся прямо между ног Хаустоффера. Я мог бы закрыть глаза, но жалел, что не могу заткнуть уши.

– И кто теперь крылатый содомитский выпердыш? – спросил мой Ангел с глубоким удовлетворением в голосе, а глаза его засияли, будто солнце. – Бессмертие! – произнес он столь громко, что я услыхал, как осыпаются скалы.