Молот ведьм

– Его милость каноник Пьетро Тинталлеро. – Андреас сплюнул на пол. Растер плевок. – У него письма из Апостольской Столицы. Теперь – руководит, ведет следствие, допрашивает. И смеет нам приказывать, – сказал он спокойным тоном, но я видел, что почти кипит от злости. – Даже ты не сумеешь покинуть город без его разрешения.

– Случай всегда мог бы представиться, – тихонько пробормотал Курнос, но я видел, как блеснули его глаза.

– Держи своих псов на поводке, Мордимер! – рявкнул в ответ Андреас, не обращая внимания на разъяренный взгляд Курноса. – Это ведь не ссора в трактире…

Я, успокаивая, положил руку ему на плечо.

– Вы отправили сообщение в Хез, – не спросил, но произнес утвердительно. – И думали, что Его Преосвященство послал именно меня, чтобы я принял следствие.

– Верно. Но, выходит, придется еще подождать.

– Кто из наших – старший по рангу?

– Вероятно, тебя это позабавит, но – я.

«Ого, – подумалось мне, – дело и вправду должно быть серьезным, если ты с таким отчаянием жаждешь лишиться старшинства. С другой стороны, лучше иметь главным Мордимера Маддердина, коллегу по Академии, чем безумного каноника Тинталлеро».

Удивляетесь, отчего я зову каноника безумным? Потому, что уже слышал о его деяниях на ниве преследования ересей и колдовства.

– Пьетро Тинталлеро, Курнос, – сказал я, чтобы лучше припомнить.

Мой товарищ прищурился и что-то зашептал про себя.

– Ноймаркт, – наконец произнес вслух. – Двести восемнадцать осужденных, двести семнадцать сожжено, один оправдан.

– Дальше, – приказал я.

– Сан-Пауло. Сто семьдесят три осужденных, сто три сожжены, шестьдесят девять в порядке исключительной милости повешены, один – пожизненно помещен в монастырь. Четверо оправданы.

– Аж столько? – покачал головой Кеппель, и я догадался, что имеет в виду обвиненных, а не оправданных.

– Полниц. Девяносто…

– Хватит, – прервал я его и поглядел на Кеппеля. – Теперь ты видишь, с чем имеем дело, Андреас.

– Я это вижу уже две недели. Думал, этот ублюдок давно гниет в Замке Ангелов[22].

Насколько я помнил, каноник и предстал пред Святым Престолом по обвинению, ибо наступил на мозоли слишком многим. Обвиненные обычно ожидали суда в одной из келий Замка Ангелов, а поскольку у Святого Отца не было времени, чтобы вести процесс (я слышал, он и не слишком к этому стремился, предпочитая охоту в обществе молодых дворян), – случалось, заключенные не видели больше ничего, кроме стен собственной камеры. Но, похоже, каноник дождался суда – и ему не только удалось избежать наказания, но и получить очередное поручение.

– Мне очень жаль, Мордимер, но тебе придется доложиться ему и спросить про распоряжения…

– Доложиться? – повторил я с нажимом. – Мне? Лицензированному инквизитору Его Преосвященства епископа Хез-хезрона следует докладываться какому-то паршивому попику? Я тебя правильно расслышал?

– Мне жаль, – опустил он взгляд. – Ну а пока я покажу тебе комнату. – Он глянул на близнецов и Курноса. – Для твоих людей тоже найду какой-нибудь угол.

Мы вели коней, с каждым шагом по щиколотки погружаясь в густую, хлюпающую под ногами грязь. В Виттингене не было канализации, нечистоты выплескивали прямо на улицы, отчего вокруг стоял смрад, терзавший мое обоняние. И крайне раздражающим оставалось то, что, кроме меня, никто, казалось, не обращал на это внимания.

Я отскочил, когда из-за поворота вылетел всадник, обдал нас фонтаном грязи, едва не затоптал двух торговцев и исчез в конце улицы. Я отер лицо.

– Меч Господень… Почти начинаю тосковать по ночлегу в лесу.

Наконец мы добрались до притаившейся за церковью корчмы. Был это одноэтажный, но обширный дом из красного кирпича, крытый слегка позеленевшей медной жестью. На вывеске корчмы был нарисован огромный медведь, несший в лапах светловолосую женщину. Надпись гласила: «Под Госпожой и Медведем». Я усмехнулся.

К нам тотчас подбежали двое пареньков-конюших, и я велел Курносу идти с ними: проследить, чтобы животные были пристроены, получили свежую воду, овес, и чтобы их хорошенько почистили. Я знал: под его взглядом конюшие станут трудиться так, будто заняты собственными лошадьми. Ибо не много я встречал людей, которым хотелось вызвать гнев или просто недовольство Курноса.

Несколькими молитвами позже[23] мы с Андреасом уже сидели в небольшом алькове, укрытом за бурой портьерой. Мы строго-настрого велели корчмарю следить, чтобы никто не мешал нашей беседе. А поскольку Кеппель был в служебном одеянии, мы знали, что хозяин корчмы будет охранять наш альков строже, чем спальню жены. В конце концов, в Виттингене сейчас было опасно огорчать инквизиторов.

Обедать мы оба не желали, так что на столе перед нами оказались несколько бутылок вина и огромная миска с фруктами, вафлями да пряниками. Прежде чем разлить вино по кубкам, я внимательно осмотрел посуду и отскреб прилипшие к стенке останки таракана. Вздохнул и щелчком отправил их на пол, после чего наполнил кубки. Чокнулись.

– За что выпьем? – спросил Андреас.

– За солидарность, – ответил я серьезно.

– О, да. За солидарность.