Молот ведьм

– Да уж, – с иронией крякнул Андреас. – Но пусть так. Хочешь взглянуть на дела его милости каноника? Понять истинное значение слов «некомпетентность» и «отсутствие профессионализма»?

– Мечтаю, – пробормотал я.

– Пойдем, пойдем. – Он поднялся. – Напьемся после.

Я с жалостью взглянул на бутылки, что оставались на нашем столе, но послушно встал. Не скрываю, мне были интересны дела каноника, а кроме того, я надеялся, что найду какой-нибудь способ покинуть гостеприимный город Виттинген.

И я приказал себе впредь не роптать на ночлеги под открытым небом, на каплющий за шиворот дождь и дрянную еду. Ибо, как стало ясно, бывают и куда худшие вещи, чем мелкие неудобства в путешествиях.

* * *

– Знаешь, что этот выпердыш придумал? – Кеппель щелкнул пальцами. – Превратил одну из комнат на первом этаже ратуши в допросный зал. Вверху, под стеной, там есть балкон, поэтому те инквизиторы, что не на службе, обязаны присматриваться и прислушиваться к следствию. Чтобы, как говорит Тинталлеро: «закалять свою волю и умение в огне вопросов, задаваемых еретикам и колдунам», – он сплюнул. – Давай за мной, Мордмер, и я покажу тебе этот цирк вблизи.

– Ладно, – сказал я. – Отчего бы и нет?

В Виттингене уже не хватало камер в тюрьме, поэтому в арестантскую превратили обширные подвалы под ратушей. В связи с этим подле здания ошивалось множество народу. Вооруженная гизармами и окованными железными палицами городская стража, несколько мужчин из цеховой стражи – с топорами, пара клириков, множество слуг и родственники арестантов, которых остальные отгоняли от забора. Верещащих, ругающихся, отчаявшихся, рыдающих и кричащих. Вообще, там царили шум, рев и сплошной балаган.

Андреас пробрался сквозь толпу, что удалось ему достаточно просто, поскольку был он в служебном платье. К нам тотчас подскочил стражник и принялся охаживать толпу крепкими ударами гизармового древка.

– Прошу, господа, прошу, – расчищал он дорогу, пока мы не оказались подле забора.

– И что это за люди? – спросил я, увидев, что в дверях стоят двое высоких и плечистых мужчин в доспехах из толстой кожи. В руках держали длинные – в четыре пяди – обнаженные мечи.

– Личная стража достойного каноника, – пояснил он с насмешкой. – Видишь, Мордимер, палки или топора им маловато. Хотят себе мечи, как наследные дворяне…

Чтобы попасть внутрь, Кеппелю пришлось показать бумаги и пояснить, что с ним – только что прибывший инквизитор, за которого он несет полную ответственность.

Один из стражников внимательно взглянул на меня, после чего взмахнул рукою и рявкнул:

– Входи!

– Исключительные манеры, – отметил я, когда мы уже оказались внутри ратуши.

– Все, чтобы только нас унизить, – сказал Андреас. – Чтобы показать нам, что зависим от доброй воли и каприза отца каноника.

– Смиритесь под крепкую руку Божью, да вознесет вас в свое время[25], – ответил я словами Писания.

Кеппель усмехнулся и похлопал меня по плечу.

– Как вижу, ты неисправимый оптимист.

– Всего лишь человек горячей веры, – ответил я, вернув ему усмешку.

Мы взошли по ступеням, и Андреасу снова пришлось показать бумаги – теперь стражникам, что охраняли вход на галерею.

– Легче добраться до нашего епископа, – сказал я.

– Болезнь нуворишей, – пробормотал Кеппель. – Чем более ничтожен ты был, тем сильнее жаждешь, чтобы весь мир крутился вокруг тебя.

Мы затворили двери и подошли к балюстраде. На галерее, кроме нас, не было никого: как видно, у инквизиторов оставались и другие обязательства или они попросту решили не придерживаться рекомендаций каноника.

А вот зал внизу переоборудовали в комнату для допросов. Под северной стеной, в каменном очаге, рдяно светились угли, в центре стояло деревянное ложе с блестевшими в свете свечей железными кандалами, в потолок же был вбит мощный крюк, с которого свисала конопляная веревка.

У западной стены стоял прямоугольный стол, а подле него – четыре кресла. На столешнице – несколько бутылок, кубков и бокалов, разбросанные бумаги, два пера и пузатая бутылочка с чернилами.

– А миленько устроились, – пробормотал я.

– Как всегда…

Допросников пока что не было – как видно, попали мы на перерыв. Зато можно было прекрасно рассмотреть палача: тот копался в разложенных подле очага инструментах. Одет был в кожаный фартук с рыжими потеками.

А еще мы хорошо видели обвиняемую – нагую и привязанную к столу. Ей обрили все тело, чтобы дьявол не спрятался в волосах (дурацкий предрассудок, милые мои, но чего другого ожидать от каноника?), а еще – с многочисленными кровящими ранками на коже. Я догадался, что втыкали серебряную иглу во все пятна и родинки, чтобы вспугнуть Врага, который мог в них скрываться. Если бы кто меня спросил – очередной вздор, хоть он и годился, чтобы напугать обвиняемого. Тем более что вонзание иголок не расценивалось как пытка, а боль при этом адская, особенно если родинки расположены на интимных частях тела.