– Если эта девка ведьма – то я не иначе, как черный козел, – буркнул Кеппель, но так тихо, чтобы никто из людей внизу его не услыхал.
Мне трудно было с ним не согласиться, хотя, конечно же, я не знал, почему каноник допрашивает именно эту девушку. Но в любом случае казалось, что ненавидит он тех, которых допрашивает. А сие крайне дурно о нем свидетельствовало, поскольку и тупейший из инквизиторов знал, что в отношении обвиняемых должны мы быть преисполнены безбрежной и готовой к любым неожиданностям любви. Не всегда это получалось, особенно пред лицом закоренелых грешников, и не всегда инквизиторам хватало терпения в сердце и любовного жара, но таков был идеал, и к нему следовало стремиться, презрев трудности.
– Начнем с прижигания пяток, – сказал каноник, и я видел, как жмурится и как губы его растягиваются в жестокой усмешке.
Палач вынул из огня раскаленный пруток и поднес к пяткам девушки. Она вскрикнула, а тело ее напряглось от боли. Веревки и железо впились в нагое тело.
– Держи, держи, – сказал Тинталлеро, когда палач глянул на него.
Девушка выла, как проклятая. Дергалась так сильно, что кожа на ее запястьях и щиколотках лопнула, и там появились кровавые раны. Закусила себе язык, и теперь кровь стекала по ее груди и подбородку.
– О, Господи-и-и! – выдавила из себя горловой писк и обмякла.
Палач отнял пруток от ее стоп. Только теперь до меня донесся запах горелой плоти.
– Призовите медика, – приказал каноник. – И в сознание ее, в сознание, во имя Божье!
Мы отодвинулись к стене, не желая, чтобы Тинталлеро (как раз не занятый дознанием) нас заметил.
– Готов биться об заклад, что я добился бы от нее требуемого, и пальцем не прикоснувшись, – вздохнул Кеппель. – Но, как видно, его милость каноник просто любит это дело.
– Наверняка, – сказал я, и внезапно меня словно подтолкнул кто. – А ты заметил, Андреас, что раз за разом число обвиняемых увеличивается? Мой товарищ начал перечислять с Ноймаркта, с последнего города. Но прежде был Сан-Пауло, а до того – Потнитц…
Андреас покивал, вспоминая названные Курносом числа.
– Ты прав, – кивнул он еще раз. – Бог явно не любит Виттинген.
Внизу хлопнула дверь, и в зал вбежал медик, держа в руках охапку неких банок и бутылочек.
– А ты, человече, не спешил, – резко заметил каноник.
Доктор бормотал извинения, сгибаясь в поклонах. Одна баночка выпала из рук и разбилась. Медик тупо глядел на осколки, а Тинталлеро рассмеялся и ударил ладонями в бедра:
– Ну ты и ловок, братец! Напомни мне после, чтобы я не позволял тебе отворять мне кровь.
Оба клирика громогласно расхохотались, а через миг и писарь присоединился к ним с искусственным и вымученным хохотком.
– Ну, приведи ее в сознание да не пялься так, – каноник перестал смеяться. – Гляньте-ка, вылупился, будто баран…
Лекарь встал рядом с лежавшей на столе женщиной и начал втирать ей в виски мазь, щедро зачерпывая из некоей баночки. Потом осторожно вынул пробку из бутылочки и поводил горлышком подле носа девицы. Та дернулась, закашляла, чихнула. И сразу принялась отчаянно рыдать.
– Может, смазать ей пятки обезболивающей мазью? – спросил медик.
– Ты, братец, не мудри, – каноник нетерпеливо взмахнул рукою. – Ступай себе, сядь там, в углу, потому как вскоре наверняка снова понадобишься.
Тинталлеро допил вино из бокала и встал, с громким скрежетом отодвигая кресло.
– И что же, мерзкая колдунья? – прошипел он. – Как-то твой господин Сатана не оберегает тебя от страдания. Теперь станешь говорить или снова позвать палача?
– Нет, нет, нет, – забормотала девушка. – Прошу вас, не приказывайте меня мучить. Я невиновна. – Слезы текли по щекам и подбородку. Вся тряслась, будто в лихорадке.
– Невиновна? – Каноник схватил ее за сосок и крутанул так сильно, что она вскрикнула от боли.
Тинталлеро некоторое время стоял над ней, с интересом всматриваясь в лицо, после чего отпустил грудь и вытер руку о край сутаны.
– Те, кого пытаю, – мои лучшие певцы, – заметил он, глянув на клириков, и они громко засмеялись. – Раскали-ка щипцы, парень, – приказал палачу.
Тот быстро кивнул и зазвенел инструментом в очаге.
– Делаю, ваша милость, – забормотал.
Я смотрел на работу каноника с отвращением. Такой человек, как он, позорил веру и позорил профессию судебного дознавателя. Если б я увидел инквизитора, что ведет себя таким вот образом, уж поверьте мне, мои милые, тотчас наложил бы запрет на допросы, проводимые им, и отправил соответствующее письмо Его Преосвященству.
– Скажешь мне, как именно сожительствовала с Сатаной, грязная девка, – каноник склонился над допрашиваемой, а его рука легла на ее срам. – Как втыкал он сюда свои козлиные, смердящие причиндалы…
– Пойдем отсюда, – сказал я. – Увидел я более чем достаточно. – Повернулся и тихо отворил двери. Андреас послушно направился за мной. – Ненавижу вот кого, – проговорил я тихо, но отчетливо. – Людей, которые радуются, причиняя боль другим.
– Да-а, – покивал он. – Я еще в Академии слыхал историю о твоем псе…