Молвинец

Моя жизнь, что провал, мне небесный лоскут –

это пропасть Галлеи. Я рваные кости

посшивала свои! И на шее я жгут

перегрызла. По мне доброта хуже злости!

Неприятия наши – холщовый цинизм.

Вот простые отцы так плюют на иконы,

после автокефально на гибель отчизн,

разрывая аорты, сжимаясь в поклоны!

Так и ты мне целуешь ладошку мою,

прежде гвоздь туда вбив свой кривой и проржавый!

У меня моё небо!

Под ним я лежала,

больше я ни под чем, ни под кем! Я молю:

стань хоть дымом! Хоть этим вот «Миром с Войною».

Хоть Наташей Ростовой. Она – предо мною.

Хватит спорить, уже поменялось поновой

разномастие шлюх! Вот пришли молодые,

крутобёдрые, пышно, духмяно литые!

И твой пламень потух! И пожух!

Спор старух,

где целую обеих. Люблю этих двух!

***

Обычно

хороший художник – плохой поэт,

хороший поэт, но плохой художник!

По горло быть в звуках, которых нет,

по локоть быть в красках, разбавленных ложью!

По песню быть в смерти. Спасаю. Зову.

Сама над мостом распластав своё тело,

над раною вечной! Я, как тетиву

на лук нанизала. Я так отболела,

когда поняла, нет ни сердцем, каков!

И нет, ни умом, позвоночником, костью!

Я кровь выжимала из черновиков,

из фраз, что свисали рябиновой гроздью!

Никто не внимал мне Галлеевой мглой:

вы те, кто не будут отлиты в граните!

Хотя б не давите.

Хотя б не топите.

А, впрочем, я – тело над раной живой.

Вы так не свободны: ошейник и цепь,

увы, не свобода! И лужи лоскутья –

не воды! Но мне вас намечено петь:

художника в рифму, что в виселиц жердь

сующего голову, жил синих вздутья.

Поэту поэт – это сладкая боль.

Поэты – соперники каждый друг другу!

Я так вам сочувствую, сыплющим соль

на кровь аномалий в шмон, гомон, в юдоль.

Художник художнику – вырвать бы руку …

И надо мне было: себя, что гадюку

за шею душить! Позвоночник спинной

наполнить какой-нибудь силой иной –

портняжной, скорняжной, охотничьей, млечной,

и жить было б проще. Дышать было б легче!

И вырвать бы глотку, зарыть под сараем.

Молюсь: не писать! Я смогу!

Не смогла я…

***

«А СУДЬИ КТО?»

А. ГРИБОЕДОВ

«А судьи кто?» Да, мне неважно кто!

Меня судили всякие! Благие,

слепые и глухие. Решетом

цедили всё моё – друзья, враги ли,

и влево шаг, и вправо шаг, квадрат небес.

Вся жизнь моя – всегда была восстаньем!

Вся – буревестник. Птичка. Причитанье.

И отпеванье вас, как поэтесс!

Живых – в гробу своих еловых книг.

Ах, судьи, судьи, милые мои вы!

В вас много всякого: палач, грибник, печник,

свечник и травник, прессовщик, взрывник,

мучник, стряпуха да актёр игривый!

Сожгите дудки: в топку, в печку их!

Порвите струны. Сердце с корневищем,

в котором жемчуг, в створках золотник.

Да ни костёр мне страшен, ни огнище!

Ни то, что люди – в круг: мастеровой,

банкирный, театральный, толмачёвый,

ни то, что дудки, вспыхнув, огневой

золой да пеплом на ладонях – чёрным,

а то, что я опустошусь боюсь.

Коль я беременна всю жизнь одним искусством!

И не гожусь я на иное, кроме чувств!

Новья строки! Я состою из уст

и сердца состою я среброусто!

О, судьюшки! Сударушки! Ребром,

рогатиной, булавой, ятаганом

вооружились острым топором

да бердышами, навалились рьяно

и графоманно! Дюже филигранно!

Я с вами, о, зачем-то покаянно,

видать от воспитания. Ну, пусть!

Гори, гори, моя ты самогудка,

и гусли, и жалейка, бубна брус,

я, что раскольник ныне возгорюсь,

лишённый от отчаянья рассудка!

А, впрочем, люди собрались – король-то гол!

И гол судья! А людям зрелищ, хлеба!

А вы им – землю. Там, где просто боль –

неба…

***

Кто талантлив во всём – не талантлив ни в чём!

Или физик – плохой,

или лирик – ужасный.

Или высь инквизитором и палачом,

или будь ты поэтом, иль будь ты врачом,

или будь ты священником. Что тебе – страсти,

что тебе отворённые вены? Горим!

Мы в душе, как Нероном обугленный Рим

и при этом играем на скрипках в контрасте.

И сапёр, и минёр, что себя сам – на части,

а художник, так вовсе в стихах ни бум-бум!

Или:

вешать на палец покойника бирки,

или: Анной Ахматовой в сонмище дум

с Гумилевым в одной Петербуржской квартирке

жить семьёй. А иначе, ну, право, не надо!

Или будь ты поэтом, иль стань прочим всем:

музыкантом, вязальщиком или солдатом,

капитаном, уборщиком или магнатом,

но не надо туда, где крылато и свято,

это, словно растлителем да в Вифлеем!

Ты останься читателем, коль ростовщик ты,

надо мной подержи панцирь,

крепость, защиту!

И не надо в журналах печататься, мнить

из себя, что великий. Велик ты – за деньги!

Будь стеной или деревом лучше. В тени,

чтобы путник укрыться мог, о, нет, ни-ни

не тянись ты к перу, не пиши ты элегий.

Ибо пишущий – он не спасётся в Ковчеге,

он проляжет мостом над бедою своей,

под его позвоночником стоны столетий,

по кости его можно создать всех трагедий

образ будущих,

прошлых и нынешних дней.

Да, сам Бог был поэтом и не был при этом

он атлетом, полпредом, не был он в декрете,

не курил сигареты он на факультете,

но зато сочинил дивный-дивный Псалтирь!

Как они восхитительны сны о блаженстве!

Благодати во всю неохватную ширь!

Будь собой, умоляю! Свой стих спрячь ты женский,

Магдалиной уткнись: кулачки под коленки,

и со мною поплачь по-простому, вселенски

в мой алтарь, в то щемящее, словно Сибирь!

***

Мне небо тверское упало на плечи!

Я воздух хватала ртом, криком и речью