Молвинец

в разломы, надломы, терзанья мои.

Да я и сама, может, сбилась со счёта.

Но люди, меня поддержавшие, и

свет тонкой звезды, пульсом, светом восхода,

где горечь целительная бытия,

спасибо им всем! Хватит, хватит нытья…

Я за борт хватаюсь, что чалит, Ковчега,

я изголодалась так без человека

того, кто поддержит сегодня меня!

Того, кто со мной просто так посидит

в доверье, тепле и в моём невозмездье!

Я тоже могу быть кому-то полезней,

но нет, не за деньги, не благо. А бездны,

которые с космосом сходны – в груди.

И ты помолчи. Подыши. Посиди.

Вот видишь, Ковчег, что отчалил, в пути!

Ты будь мне поэтом, Верленом, будь Блоком

Есенину. Будь даже хоть лжепророком,

ежом ли, дракончиком, устьем, истоком

на время, на час ли, на год в эту хмарь,

чтоб Рим сторожить не сгоревший, алтарь,

своих пепелищ я – охранник престрогий.

А ныне прозябла в сухую погоду,

а ныне я в жаркой пустыне продрогла

и в холоде я прогорела ожогом,

из полымя я да в огонь, пепел, воду,

пусть я единична, но вечна во многом.

Спасибо тебе! Всем, кто были со мною.

Не стою я дружбы? Наверно, не стою,

но просто тепла, просто звёзд, что погасли,

но свет их спасеньем мне, свет мне лекарством!

Избыточно-ясный, рябиново-красный,

атласный!

***

Воровать у воров? На рассыпанных камнях Союза,

на развалинах прежнего пир учинить, бутафорию?

Вот представьте, что мир возвращается в прежнее русло,

надо лишь прекратить переписывать нашу историю!

Надо книги на полки вернуть! И до нас тоже книги!

И не надо их жечь, ибо пальцы и так все обуглены

от кошмаров и слёз! От вражды, нам навязанной, в тигель

нашей брошенной памяти!

Душно мне! Горестно! Туго мне!

Подменяются смыслы. Сужаются правды. Смещение

всех осей на земле. Вот и хватит. Верните историю!

Раздирая пружиной весь космос. Бессмертье Кощеево

возвернуть надо в птицу. И в зайца, в его траекторию.

Поклоняться тому, как учили нас предки. Крестильная

наша матушка Русь! Колыбельная Русь и родильная!

А не Киева-грусть! Князь Владимир наш Красное Солнышко,

покажи, как управить! Владимирам всем, Леонидам ли!

В Ярославну я плачем прольюсь. В Ольгу местью! Ужели потонешь ты,

наш Ковчег? Наша память в умах марсиан яйцевидовых?

Всем, кто взялся чернить нас, ворота нам дёгтем умазывать,

кто Бандеру в граните отлил, кто нацистские свастики,

тем бы пальцы рубить! Неповадно чтоб было, до разу чтоб,

вам история – девка срамная. А вы – свистоплясники

на пиру, что во время чумы! Где безглазо старухами

расплясались развратники вместе с портовыми шлюхами.

В ухо им!

Всем, кто родину нашу ворует, кто тащит фундаменты,

коль Союз наш разваленный в камни. Воруете камни вы!

Вам проклятье потомков и внуков всех наших и правнуков!

Всё равно правда выплывет: Божья святейшая ладанка!

Как леса вырубали и как продавали китайцам вы!

Всю Сибирь разорили за доллары американские!

Наши земли святые, для вас это лишь территории!

Переписывать хватить историю нашей истории!

Самозванцы на троне, на царском воссели – не выгонишь!

Во Царьграде воссели! Чтоб дедушек грабить и бабушек!

Молодёжь в ипотеку загнали, берите, мол, выгодно.

То ли чудище правит поганое нами, татарище?

И по-русски пишите! Заглавные буквы! Согласные!

Берестовые грамотки или таблички из стали вы!

Наше время, о, что ж ты такое свершилось опасное?

Нет Сталина!

Чтобы громко стуча сапожищами в ночь или полночь ли,

приходил он во спальни к отступникам! Плащ Командоровый

был бы алого цвета. И трубку курил. Китель солнечный.

Было б здорово!

– Здравствуй, взяточник!

– Здравствуй, обманщик! Преступник ты хреновый!

– Кто бандеровец? Ты! Ах, твою мать! В Лефортово в камеру!

– Филарета туда же!

Истории нет иной. Время нет!

Никаких переписчиков! А извратителей

замертво!

Поломать бы им перья! Отправить туда, где изморами,

чтоб трудами вину отрабатывать вместе с убийцами.

Переписчиков прямо туда, кто историю

Всей Руси перемазал, как сласть-каравай да горчицею!

***

Неожиданно и бесповоротно

в вас, переписывающих мою историю,

мои детские клятвы, сандалии, боты

и пальто моё, книги, портфолио, фолио,

в вас, наёмников на такую работу,

бурлаков, что на Волге, чьи плечи изранены,

в вас – рыдаю! Кричу я – распятая в сотый,

может, в тысячный раз! Я – молюсь с придыханием,

объясняя, что нету победы над манною

той, что Бог посылает с разверстых небес!

В переписчиков, в вас шлю я кардиограмму

рваным сердцем, читайте! Кто сгиб, кто воскрес.

В соль-диез.

Но не трогайте папу и маму.

День рождения. В мякоть зачатья не лезь!

В колыбельку мою! В Русь мою, в мою родину!

В топь берёз! В мою клюквой растущей болотину!

Ибо ты там утонешь. Там всё – аномалия!

Не касайся меня сопричастно-опальную

и оболганную! Волжский, Окский мой съезд.

Ибо это изгложет тебя. Просто съест

так, как волк из моей колыбельной припевки,

как Садко тот, что в омут, как Кочина «Девки»,

где моя Фиваида, где лимфы желез

и набухших сосков, когда кормишь младенца,

прижимаешь к груди: в кружевах полотенце…

Переписчик, подёнщик – скрипит стеклорез.

И нет Слов у тебя между этих словес,

Переписана Речь, но нет речи. Лишь знаки.

Ты мне герб подменил, очернил мои флаги.

Перебитые пальцы мои дел куда ты?

Мои родинки возле запястия где?

Позвоночники-флейты, где? Тот, кто в кровати,