Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Он отрицал необходимость возвращаться к народному ополчению или к морали того периода, когда Англия еще не была торговой державой, а именно такую мораль, по мнению Флетчера и Толанда, должно прививать ополчение. Пока мы не видим никаких признаков того, чтобы Дефо, обращаясь к современной проблематике, предлагал некое новое понимание морали – он лишь настаивал на большей степени свободы. Учитывая это обстоятельство, освобождение народа было способно повлечь за собой установление нового порядка, менее устойчивого с моральной точки зрения, чем предшествующая ему «готическая» система. Дефо мог поносить последнюю за присущие феодализму кровопролитие и хаос, но ее уместно было защищать с позиций аристотелевской этики как самодостаточную и автономную. Поскольку он не смог предложить новую альтернативную этику, переход к торговой политии, должен был бы сопровождаться поисками новой формы макиавеллиевской virtù. Впрочем, все обозначенные Макиавелли критические категории оказывались к услугам тех, кто стремился обосновать следующий тезис: такая коммерческая virtù, еще не успев утвердиться, обречена на безнадежную коррупцию.

Здесь уместно вспомнить о Локке. В «Двух трактатах о правлении», изданных (если не написанных) приблизительно за девять лет до начала вышеуказанной полемики, он утверждал: общества, сложившиеся лишь в результате проживания на свободной земле и ее возделывания, редко превращались в нечто большее, чем патриархальные семейные группы, в которых для обеспечения естественного права почти или совсем не требовалось никакого институционального правления1069. Ситуация решительно изменилась с изобретением денег. «Прихоть и соглашение» наделили воображаемой ценностью золото и серебро. Поскольку они отличались большей долговечностью, нежели действительно ценные для человека товары, их можно было хранить; ими измеряли меновую ценность товаров и земли, и ими же пользовались как средствами приобрести больше, чем требовалось человеку для удовлетворения его естественных желаний1070 (в число которых, мы могли бы не без основания добавить, входила власть над другими людьми). Таким образом, деньги, эта отчасти воображаемая, а отчасти незыблемая сущность, служили предпосылкой развития более крупных сообществ, нежели чисто патриархальные, что требовало отношений обмена между естественными главами семей и племен, правлений, способных решать более сложные проблемы, чем те, какие могли возникнуть у Авраама с Лотом, и все более утонченных концепций прав собственности, дававшей основания для того, чтобы люди вообще жили в обществе. Из этих утверждений, которые мы находим в работах Локка, были сделаны некоторые очень далеко идущие выводы, и они вызвали яростные возражения1071. Если мы будем считать, что, с его точки зрения, постпатриархальные государства существуют лишь вследствие развития денежного обмена, возникает соблазн приписать ему следующее мнение: в основанном на денежной системе обществе управление государством сводится к регулированию отношений обмена, а человек принимает участие в процессе управления лишь для того, чтобы убедиться, что его имущество сохраняет свою меновую ценность1072. Можно также прийти к выводу, что Локк отказывал кочевым и патриархальным обществам прошлого в той совместно практикуемой гражданской добродетели, в основе которой, по мысли Аристотеля, Макиавелли, Харрингтона и Флетчера, лежала концепция имущества, теперь понимаемая скорее как аграрная. Можно предположить, что с точки зрения Локка человек в условиях политического правления жил в обществе, построенном на обмене, где добродетель была частным делом и проявлялась в отношениях, гарантированных правлением, но не предполагала участия в нем как в акте гражданской жизни, которая создает саму себя.