Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

По причинам, изложенным выше, мы не станем рассматривать исходные намерения Локка, и у нас почти не будет повода изучить вопрос, как читатели Августинской эпохи могли воспринимать его произведения. Но у нас есть основания полагать, что гражданский идеал участия выражался в терминах аграрного типа собственности, которая признавалась фактом прошлого; что этот идеал основывался на социальной теории личности, где добродетель считалась гражданской и строилась на прочной материальной основе, которую нельзя было променять на нечто другое, не утратив самой добродетели; что современность (modernity) при таком подходе осознавалась как коррупция добродетели; и что этот идеал не предлагал никакой альтернативной теории гражданской или нравственной личности и соответствующей этики добродетели, которую было бы легко применить к новому обществу. Теперь нам предстоит проанализировать дискуссию, начало которой положил спор Флетчера и Дефо. При этом важно помнить, что значение слов «либеральный» и «буржуазный» – поскольку они пользовались особым успехом – смещаются в сторону частной жизни, к признанию того, что в обществе, основанном на торговле, отношение отдельного человека к своей res publica не может быть просто гражданским или добродетельным.

II

Как мы уже видели, ни Флетчер, ни Дефо не стремились просто противопоставить земле торговлю (и это должно предостеречь нас от того, чтобы искать в политических дискуссиях Августинской эпохи обыкновенного конфликта между дворянином и коммерсантом). Хотя и с противоположных сторон, оба они указывали на трудности создания адекватной истории перехода от одного принципа к другому. Обращение к проблеме истории требует макиавеллиевского подхода, и наиболее видным представителем неомакиавеллизма начала XVIII столетия был Чарльз Давенант, занимавшийся политической экономией1073. Написанные им труды создавались в период с 1695 по приблизительно 1710 год. На протяжении этого времени он, как можно наблюдать, сначала соглашается с необходимостью продолжать Девятилетнюю войну (тогда уже близившуюся к концу), затем яростно вмешивается в «памфлетную войну», в которой временами играет весьма неоднозначную роль, и в попытку партии «страны» сократить масштабы военных действий, патронажа и финансирования государственного долга1074, а потом снова соглашается с неизбежностью участия Англии в Войне за испанское наследство. Подобно большинству авторов рубежа веков и следуя за их предшественниками – ренессансными гуманистами, он менял мнения и союзников по причинам, проникнуть в которые, возможно, нам так не удастся. Однако за идеями Давенанта можно различить интеллектуальный фундамент, язык, на котором выражались предположения и проблемы, который был более последовательным, чем его действия, – он в значительной мере разделял их со многими другими авторами из обоих политических лагерей. Этот язык сложился в силу двойственности отношения к идущему от Макиавелли вопросу о войне и актуальной для Августинского периода проблеме коммерции. В большей мере, нежели Флетчера, Толанда или (на тот момент) Тренчарда, Давенанта занимала способность войны порождать развращающие денежные отношения или коррупцию. Хотя для нас его идеи важны главным образом потому, что он, не ограничиваясь проблемой торговли, рассматривал проблему кредита в контексте войны, которую вела Англия.

В 1695 году, как позже и в 1701‐м, отправной точкой для Давенанта становится угроза универсальной монархии, к которой якобы стремится французский король1075. Он выступает против этой угрозы в духе, весьма напоминающем высказывания флорентийских республиканцев, направленные против миланских монархистов, или этрусский миф, противопоставленный мифу о Риме. Универсальная монархия посягает на гражданскую и религиозную свободу, ибо вся власть в ней сосредоточена в одних руках. Кроме того, он возражает1076 испанскому историку Педро Мехии, утверждавшему, что империя Карла V способствовала развитию торговли. Наделенные универсальной властью правители, говорит Давенант, берут всю добродетель под свой контроль, а затем уничтожают ее. Они стягивают всю торговлю к центрам своего правления и тоже разрушают ее – войной, тиранией и депопуляцией1077. Лучше, чтобы существовало несколько центров религии, свободы, власти и торговли; всегда ограниченный капитал земли, идет ли речь о добродетели или о торговле, не должен быть сосредоточен в одном месте, но распределен таким образом, чтобы его обладатели могли поддерживать друг друга1078. Республики – торговые сообщества, и правильно, если будет множество торговых республик, а не единый торговый центр мирового правительства.