Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Покок рассказывает о последовательной трансформации республиканской парадигмы в Англии и Америке вплоть до основания нового демократического государства в США. Республиканский язык попадает из Италии в революционную Британию XVII века, где англоязычные авторы – Харрингтон и его последователи – предлагают его новые вариации, которые входят в контакт с другими политическими языками (эсхатологическими понятиями протестантов, характерным языком обычного права и «Древней конституции», а также политическим языком новых вигов1417). Для Харрингтона гражданская Virtue землевладельца-джентри или йомена основана на его самостоятельности и ответственности за соразмерное человеческим потребностям хозяйство. Политическая свобода обеспечена самодостаточностью и личной трудовой добродетелью гражданина. Харрингтон разглядел в английском землевладельце идеального носителя гражданских добродетелей, будучи одним из влиятельных читателей и интерпретаторов Макиавелли в Англии XVII века. После Славной революции 1688 года республиканские идеалы, аргументы, понятия и практики (в частности, баллотировка) сохранили свою актуальность.

Республиканская прививка дала плоды в почти забытый специалистами политического дискурса период – Августинскую эпоху (с конца XVII до конца XVIII века). Согласно сложившемуся в историографии мнению, в этот промежуток времени («от Локка до Юма») шло укрепление либеральной доктрины естественного права. Покок, напротив, показывает, сколь важным республиканский язык оказался для сложившегося в этот период нового противостояния Court – Country (Двор — Страна), наложившегося на традиционное разделение на тори и вигов. Благодаря неохаррингтонианцам, к которым Покок, в частности, относит графа Шефтсбери, Г. Невилла и Э. Флетчера, республиканская идеология стала языком критики растущей власти премьер-министра, постоянной наемной армии, государственного кредита, банка Англии и увеличения числа королевских служащих.

На этом же языке представители Country защищали институциональные предложения, укреплявшие власть парламента и его подотчетность избирателям джентри, а также уходящий модус жизни аграрного общества как основу политической свободы и добродетели. Покок не устает напоминать, что оппозиция «буржуазия», «парламент» – «дворянство», «монархия» и другие метакатегории марксистской историографии так же неадекватны Августинскому периоду, как и анахронистическая гипотеза о нарастающей гегемонии либеральной доктрины от эпохи Локка ко времени Смита и Милля. Существенно упрощая сложные и нюансированные аргументы Покока, можно сказать, что республиканский язык добродетели и свободы сдерживал прогресс в бурной экономической жизни Англии и противостоял развитию новых торгово-финансовых или «буржуазных» отношений. Партия «Двора», альянс новых вигов с королевской властью, под руководством почти всесильного премьер-министра Уолпола осваивала и совершенствовала новые отношения, создавая модерное государство и глобальную торговую империю.

Сильная исполнительная власть на тридцать лет взяла под контроль большинство в парламенте, привлекая депутатов раздачей должностей в растущей администрации, что получило название патронажа. Государственный кредит, еще одна ключевая инновация этого периода, позволил финансировать постоянную армию и одновременно давал возможности для обогащения части аристократии и зажиточного городского населения. В течение всего XVIII столетия оппозиция «Страны» разработала острый полемический язык, на котором она критиковала патронаж, зависимость парламента от исполнительной власти, государственный кредит и постоянную армию – как коррупцию и прямую угрозу гражданской добродетели. Постоянная армия окончательно отменяла необходимость в вооруженном ополчении джентри и в неохарингтонианской логике лишала сословие материальной и политической основы гражданской добродетели. Новые экономические отношения, связанные с финансовыми инструментами, представлялись торжеством фикции и воображения. Бумажные деньги, возможность занимать и давать деньги в кредит, потребление роскоши, казначейские облигации и торговля ценными бумагами на бирже, постоянно меняющимися в цене, служили свидетельством победы вымышленного мира фантазии над реальностью. Традиционная земельная рента, недвижимость и торговля противопоставлялись фикции кредита и спекуляциям ценными бумагами.