Покок показывает, как республиканский язык и связанные с ним модели, интерпретировавшие историю и политику, не позволяли английской элите морально принять и одобрить новые отношения. И все это несмотря на очевидный практический успех как новой экономики, где торговля и финансы заменяли земледелие, так и схемы государственного управления, основанной на кредите, зависимом парламенте и растущих бюрократии и армии. Даже самые циничные защитники возникшей реальности, включая Дефо или Мандевиля, были вынуждены признать «иллюзорный» характер новых инструментов и использовать республиканский язык порчи нравов, общественного блага и добродетели для парадоксальной демонстрации общественной пользы от фиктивных и коррумпирующих отношений.
Наконец, в конце XVIII века республиканизм становится базовым языком политиков, участвовавших в обсуждении и основании институтов нового американского государства, включая Дж. Адамса, Дж. Мэдисона и Т. Джефферсона, считавших себя продолжателями дела и идеалов античных республиканских героев. Отцы-основатели (на разных полюсах идеологического спектра) обращались к образам гражданской добродетели Рима, Спарты и Афин, однако в то же время их живо интересовали язык и аргументы английской оппозиции (партии «Страны») против коммерциализации, сильной исполнительной власти, центрального банка, постоянной армии и патронажа.
Так, идеология «Страны» помогла обосновать отказ США от власти метрополии и обострила неприятие союза королевской власти и парламента, вместе создавших сильную исполнительную власть. После революции встал вопрос о создании новой формы правления, пригодной для США. Если Макиавелли и его сограждане осмысляли опыт падения Флоренции, то американские политики, читавшие флорентийца, получили уникальную
Республика, в античной традиции мыслившаяся как форма сложного и взаимно сбалансированного участия различных групп в правлении политией, осталась не только без короля, но и почти без народа. Взамен участия и заботы об общем благе предлагалось неограниченное представительство частных групповых интересов, ни один из которых не должен получить перевес над остальными. Однако республиканский дискурс и критика коррупции и далее будут служить источником чувства вины за первородный грех – революционный отказ от ставки на добродетель в институциональном дизайне новой конституции.
В США усиливается и получает оригинальное прочтение другой важный термин внутренне противоречивого и динамичного республиканского репертуара – империя. Классическим решением, предложенным Макиавелли для сохранения республики в неустойчивом мире Фортуны и коррупции, выступало постоянное расширение политии за счет захвата новых территорий. В сложившихся в XVIII столетии условиях разлагающей нравы коммерции и бумажного кредита для сохранения добродетели вновь потребовалась экспансия, но на этот раз более мирная. В США было найдено как минимум два решения, хорошо сочетавшихся с различными формами христианского милленаризма и мессианства: постоянное увеличение числа независимых и добродетельных граждан-землевладельцев за счет освоения «природы», то есть новых девственных земель на Западе (фронтир), и создание мировой торговой империи, вовлекавшей в торговлю Индию и Китай. Первый проект окончился в конце XIX века, второй – оказался (почти) завершен в конце века ХХ. В обоих случаях республиканская логика добродетели предполагала, что постоянная динамика расширения позволит сдерживать разъедающее влияние коррупции, которое вновь станет фатальным после остановки экспансии. Внутренне добродетельная и сбалансированная республика могла существовать только в качестве расширяющейся вовне империи.
Различные «моменты Макиавелли» в США, Англии и Флоренции объединяет общий язык, набор сходных и почти неразрешимых противоречий и острое осознание опасности, угрожавшей существованию республики. Следуя двойственной природе кентавра, ответ на эту угрозу заключался как в требовании возрождения классической добродетели, которое часто оборачивалось критикой социальных и политических практик, морализаторством и «плачем Иеремии», так и в смелом поиске и реализации новых институциональных решений, призванных компенсировать недостаток добродетели во имя общего блага и устойчивости республики.