На южной окраине города, там, где уже начинались поля, а дома и хижины становились все беднее, в круглом лесочке скрывались развалины небольшого амфитеатра. Он и в старые добрые времена не отличался роскошью, поскольку назначался для бедняков. В наши дни, то есть тогда, когда произошла эта история, о развалинах почти совсем забыли. Только пара профессоров-археологов знала об амфитеатре, но он их совершенно не интересовал, так как все научные сведения об амфитеатрах давно были собраны. Не было в нем и ничего такого, что могло бы привлечь внимание на фоне других достопримечательностей большого города. Только изредка одинокие туристы решались посетить эти руины. Они топтались по заросшим травой ступеням, галдели, щелкали фотоаппаратами, снимая друг друга на память, и исчезали. И сюда опять возвращалась тишина, и цикады начинали следующую строфу своей бесконечной песни, ничем не отличающуюся от предыдущей.
Вообще-то о развалинах знали только местные жители, которые пасли там своих коз. На круглой площадке внутри амфитеатра дети играли в мяч, а вечерами в руинах иногда встречались влюбленные парочки.
Но вот однажды прошел слух, что кто-то там поселился, предположительно, маленькая девочка. Хотя точно этого никто не знал, так как одет ребенок был нетипично. Звали его, кажется, Момо, или как-то похоже.
Необычная внешность Момо могла отталкивающе подействовать на людей, привыкших к чистоте и порядку. У нее, маленькой и худенькой, при всем желании нельзя было определить возраст, сказать, восемь ей лет или уже двенадцать. Ее дикой, курчавой, смоляно-черной головы, наверное, никогда не касались ножницы или гребешок. Огромные прекрасные глаза, такие же черные, совпадали по цвету с ногами: Момо всегда бегала босиком. Только зимой она иногда появлялась в ботинках, причем они были разные и явно велики ей. Просто у Момо ничего не было, кроме того, что она случайно находила или получала в подарок. Юбка из разноцветных лоскутков доставала ей до пяток. Сверху она носила старую громадную мужскую куртку, рукава которой закатывала до локтей. Отрезать их она не хотела, предусмотрительно рассчитывая на то, что еще вырастет, и тогда не известно, удастся ли ей снова найти такую хорошую и практичную вещь с множеством карманов.
Под сценой развалин амфитеатра, заросшей травой, сохранилось несколько наполовину разрушившихся каморок, в которые можно было проникнуть через наружный пролом в стене. Здесь Момо устроила себе жилище.
Однажды в полдень к девочке пришли местные мужчины и женщины, чтобы кое о чем расспросить ее. Момо стояла перед ними, пугливо озираясь. Она боялась, что люди ее прогонят, но потом поняла, что они добрые. Они сами были бедными и знали жизнь.
— Так, — сказал один из мужчин, — значит, тебе здесь нравится?
— Да, — ответила Момо.
— И ты хочешь здесь остаться?
— Да, очень.
— Разве тебя нигде не ждут?
— Нет.
— Я имею в виду, не ждут ли тебя дома?
— Мой дом здесь, — торопливо ответила Момо.
— Откуда ты пришла, девочка?
Момо неопределенно махнула рукой, показав куда-то вдаль.
— И кто же твои родители? — допытывался мужчина.
Девочка беспомощно оглядела собравшихся и тихо пожала плечами.
Люди молча переглянулись.
— Ты не должна нас бояться, — продолжал мужчина, — мы не собираемся тебя прогонять. Наоборот, нам бы хотелось тебе помочь.
Момо осторожно кивнула, еще не совсем уверенная в их искренности.
— Значит, тебя зовут Момо, да?
— Да.
— Красивое имя, правда, я никогда его не слышал. Кто же тебя так назвал?
— Я.
— Ты сама?
— Да.
— Когда же ты родилась?
Момо призадумалась и сказала наконец:
— Насколько я помню, я всегда была.
— Что же, у тебя нет ни тети, ни дяди, ни бабушки, вообще никого, к кому ты могла бы податься?
Момо, глядя на мужчину, довольно долго молчала. Потом пробормотала:
— Я здесь дома.
— Ну, хорошо, — сказал мужчина, — но ты же ребенок, сколько тебе лет?
— Сто, — нерешительно сказала Момо.
Люди засмеялись, приняв ее слова за шутку.
— А все-таки, серьезно, сколько тебе?
— Сто два, — ответила Момо еще неувереннее.
Только теперь собравшиеся наконец сообразили, что девочка просто ухватила несколько случайных цифр, значение которых совершенно не понимала, поскольку никогда не училась считать.
— Послушай, — сказал мужчина, посоветовавшись с остальными, — ты не возражаешь, если мы сообщим в полицию, что ты здесь живешь? Тогда тебя устроят в приют, дадут пищу и ночлег, ты сможешь научиться читать и писать и многому другому. Как ты думаешь, а?
Момо испуганно взглянула на него.
— Нет, — пробормотала она, — я не хочу туда. Я уже была там. Там и другие дети были. У них решетки и запоры на окнах. Каждый день нас лупили ни за что. Ночью я перелезла через стену и убежала. Я туда больше не хочу.
— Это я могу понять, — сказал старик и кивнул. И другие тоже понимающе закивали.
— Ну, ладно, — вмешалась в разговор одна из женщин, — но ты же еще совсем маленькая. Ведь кто-то должен ухаживать за тобой?
— Я сама, — облегченно ответила Момо.
— А ты сумеешь? — спросила женщина.
Момо помолчала и сказала чуть слышно:
— Мне много не нужно.