Мона Ли

— Еще бы, — Эдик прикрыл голову ладошкой, как бы защищаясь от солнца, — Бухара, — надо бы в июле, вообще-то, в Бухару-то. Сварились бы наверняка. Прям плов «Госфильм», фирменный.

— Эдик, ты понял, — Псоу уже летел по коридору, — обзвони Марченко и Филлера, ему Звездочета дадим. Без проб, без проб. Действуй.

В кабинете директора «Госфильма», Антона Ивановича Крохаля, сидели люди с неприятными лицами. Псоу надел самую верноподданническую улыбочку и плюхнулся в кресло.

— Вольдемар? — Антон Иванович «сердился». Вообще на студии директора звали только так — по названию старого фильма «Антон Иванович сердится», — Вольдемар! Я в гневе. Что у тебя в группе происходит? Зачем ты взял какую-то полоумную девицу?

— Она абсолютно нормальна! — засвистел фальцетом Вольдемар, — она абсолютно! Нормальна.

— А чего это она в обмороки валится? Несовершеннолетняя. Отчим. Все это как-то … — Антон Иванович потер пухлые пальчики, — и вот, РУКОВОДСТВО не одобряет. Я вас, товарищи, правильно понял? — Руководство, в галстуках и при портфелях, согласно кивнуло.

— Вот, — удовлетворенно заключил Антон Иванович, — давай-ка, заменим ее быстро, пока мало отсняли, зачем НАМ проблемы, а?

— Да вы поймите, — Псоу занервничал, — ведь тут такое дело… мы же многосерийный снимаем, это первый опыт такого детского кино! И дальше у нас с товарищами из братской Болгарии съемочки, и договорчики со студиями союзных республик! Это же стратегически! Это укрепление связей!

— Ну, и крепи ты связи! — Антон Иванович налился багрянцем по щекам, — мы ж тебе не фильм закрываем, правильно, товарищи? — Товарищи покивали — теперь уже поочередно. — Мы тебя просим — пока просим! Замени ты эту Мону Лизу к едрене фене, простите, за крепкое выражение, момент требует… вон — девчонок — только в Вечёрке объявление дадим, не отобьешься!

— Она красива и талантлива, — Псоу говорил на полтона ниже, — она очень киногенична!

— В девять-то лет? — Крохаль хмыкнул, — не смеши меня. До 18 они все талантливы, да, вот. А потом! — он поднял глаза к потолку, на котором дергался неоновый свет в лампе, — а потом… суп с котом, какие стервы…

— Давайте материл просмотрим, а? — схватился за соломинку Псоу, — сами скажете.

— Ну? — Антон Иванович повернулся к сидевшему у стола руководству, — как? — Руководство пожало плечами, и Крохаль кивнул одобрительно.

Тут дверь раскрылась и секретарша Крохаля, в съехавших от ужаса очках, закричала

— Антоша! Марченко утонула!

— ЧТО? Ты что? Что? — Антон Иванович вскочил, потом опустился в кресло, обмяк. Секретарша привычным жестом залезла в нагрудный карман его пиджака, вытащила нитроглицерин, положила таблетку под язык, распустила узел галстука, тихо закричала:

— Окно! Окно откройте! Зовите Галю из медпункта, домой не звонить, Эдик — беги, с зеленого на столе звони на «Сочи-фильм», телефон записан карандашом. Так, товарищи, выходим, освобождаем кабинет, у нас сердечный приступ! — Вся студия знала, что Марченко была любовницей Антона Ивановича до первой жены его и после второй, и даже при третьей, нынешней. Антон Иванович Ларочку Марченко обожал, выбивал фильмам с ее участием первые прокатные категории, сделал ей квартиру и вообще — принимал в ней столь живое участие, что его деятельная любовь ставилась всеми женами и любовницами в пример мужьям и любовникам.

Эдик вертел диск, вызывая Гагры по коду, наконец, на том конце трубки ответили.

— Гагры? Москва, Госфильм вас беспокоит, — Эдик почти орал в трубку, — что там с Ларочкой? С Ларисой Борисовной? Жива? Да скажите толком, что вы там жуете все время? Шашлык, что ли? Что ты там жрешь, Марченко, Мар-чен-ко, говорю тебе по слогам — жива? Дай Петрова! Ну, дай Гельфонда! Дай любого, кто по-русски может, — Эдик вытер лицо платком, — я ничего не понимаю.

— Сейчас Мишу найдут, — сказала трубка.

— Миша? Эдик. Что? В больнице? Серьезное? Утонула? А-а-а, я понял. Средней тяжести? Помощь нужна? Уже вылетел? А что Антону-Ивановичу-Сердится сказать? Ничего? Все в порядке? Давай, давай, перезвоню. Что вы все столпились? — Эдик прикрикнул на группу руководства, замершую в приемной Крохаля, — жива, жива. Положение серьезное, но жива.

Двумя часами раньше Лариса, надев телесного цвета купальник, дававший полную иллюзию обнаженного тела, пробовала воду ногой. — Б-р-р! Холодно же, Миш, давай хоть трессы надену?

— Лара! — Миша наслаждался видом стекленеющего моря. — Ларочка? Давай уже ватные штаны наденем? Это несерьезно, снимаем со спины, а потом — Володя с катера возьмет крупный план, когда ты поплывешь.

— Ну, и я вполне могу в трессах — то зайти! Снимайте, как буду заходить, по пояс, и оттолкнусь! Тебе будет хуже, если я у Псоу сорву съемки!