Читаем Мона Ли полностью

Вольдемар Псоу, окруженный свитой, летел по коридорам «Госфильма», скупо улыбаясь попадавшимся на его пути сотрудникам, скалил мелкие зубки, встречая именитых актеров и картинно раскланивался перед сотрудницами бухгалтерии, дирекции и отдела кадров.

— Так-с, что мы сегодня будем преодолевать? — Псоу ткнул пальцем в Эдика, — Марченко с нами?

— Марченко на съемках в Гаграх.

— Кто сманил? — Вольдемар притормозил так резко, что оператор, читавший на ходу сценарий, уткнулся в его кожаную спину. — Кто? Эдик!!! К тебе вопрос, нет? В разгар съемок? Героиню? Эдик? Ты в уме или тебе тоже в Гагры?

— Там снимают психологическую драму, — пробурчал Эдик, — Петров с Гельфондом.

— Убийственная сила, — Вольдемар дернул ручку кабинета — где уж мне, жалкому сказочнику, другу миллионов советских детей, тягаться с двумя гениями скорбной современности? Фрейда начитаются, и давай, на государственные средства х… ню всякую снимать. Девочка! А ты что тут делаешь? — он увидел Мону Ли, сидящую на корточках в коридоре.


Пал Палыч проснулся неожиданно рано, вышел на балкончик, нависающий над старым садом, вдохнул в себя апрельское утро, и вдруг увидел пичужку, сидящую на ветке березы, услышал крик дальней электрички, почувствовал прикосновение солнечного луча к щеке и понял, — жизнь продолжается. Боже мой, — сказал он сам себе, — я просто распущенный неврастеник. Немедленно найти Мону. Разобрать мебель. Начать новую жизнь! И, да — побриться…

Глава 27

Снимали в выгородке — восточный базар. В павильоне выставили столы — доски, брошенные на козлы, расстелили весь запас студийных ковров, разбросали тут и там нечто, напоминающее арбы — задки каких-то то ли карет, то ли колесниц, бутафоры присыпали пол крашеными опилками, реквизиторы вынесли корзины с искусственными фруктами и зеленью, на переднем плане разместили то, что достали живое — по сезону, кочаны капусты, мытую морковку, яблоки. Мона Ли, в чадре, играла девочку, заблудившуюся среди торговых рядов. Массовка веселилась вовсю, продавцы нахваливали товар, раскатывали ковры, стучали по кувшинам указательным пальцам — гулкий! Дышали на драгоценные камни, вставленные в кольца, словом — все шло замечательно. Мона Ли, едва видной фигуркой мелькала — тут и там, а суровые стражники из дворца султана маршировали по площади, сметая все на пути. В паланкине везли визиря, а сын султана — Сашка Архаров, мучимый похмельем, оттого убедительно бледный, стоял у водопоя, присматривая себе верблюда. Верблюдов было решено снимать завтра, в Зоопарке. Псоу был всем доволен, эпизод выходил живым, и вот, когда уже почти все отсняли, Мона Ли, которая должна была подойти к Архарову и спросить у него дорогу во дворец, дойдя до колодца, вдруг замерла. Архаров дал реплику — Мона Ли молчала. Камера, приблизив их обоих, перешла на Архарова.

— Стоп! Стоп! — закричал Псоу, — что случилось? Стоп! Мона! Сашка, что с ней? Эй, ну кто есть? Что с девочкой? — Подбежали актеры, кто-то скинул чадру, — задохнулась? Мона стояла, глаза ее были закрыты, а к губам был приложен палец. — Воды ей, воды! — Псоу выбежал на площадку, — воды дайте! — Брызнули водой, уложили Мону на пол, но она осталась в таком же положении. Побежали за врачом.


В это же самое время, в Гаграх, Сёма Гельфонд умолял Ларису Борисовну — Ларочка! Один дубль! Ты войдешь в воду и выйдешь из воды! Все! Один, Лара?!

— Семён, ты с ума сошел? Ты видел, сколько градусов в этом море? Сёма? Ты видишь градусник? Ты хочешь, чтобы у меня была инфлюэнца? Сёма, лезь сам.

— Я шире тебя, Ларочка, — Гельфонд похлопал себя по ляжкам, — деточка? Один дублик? Мы снимаем круче Феллини! Ты думаешь, Мазина стала бы просить его входить в воду? Лара! В историю кино войдут твои божественные бедра! Мы стоим с полотенцем! С коньяком!

— А, — Марченко махнула рукой и скинула купальный халат, — лед от берега хоть отгони! — И она пошла в воду.

— Камера, камера! Снимаем-снимаем! Марченко прошла десять метров, а потом вдруг резко ушла под воду.


Пришла дежурная врач «Госфильма», присела над Моной Ли, оттянула нижнее веко, пощупала пульс, послушала сердце:

— Ничего не понимаю. На эпилепсию не похоже, судорог нет, какая-то прекома, не могу понять. Вызывайте «Скорую», я могу только укол сделать. — Вдруг Мона Ли широко открыла глаза, выдохнула и сказала: — Все в порядке. Она жива.

— Кто жива, детка? — врач еще держала ее запястье.

— Лариса Борисовна, — сказала Мона Ли, — с ней все в порядке. Простите, Вольдемар Иосифович. — Псоу жестами разогнал всех:

— По местам, по местам! Снимаем, дубль какой? Где Марго? Собрались! Свет, камера, мотор — поехали. — Эпизод пересняли. — Завтра, семь утра — Зоопарк, всех обзвонить! Эдик! Договорился?

— С верблюдами? — сострил Эдик.

— И с верблюдами тоже, — Псоу не был расположен к шуткам. — Позвони на «Сочи-фильм», спроси, что там Марченко, с ней в Зоопарке три эпизода, мы пока подтянем здесь, и уже в мае у нас — ты помнишь, что?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза