Мона Ли

— Я комендант! — рявкнул страж неуверенно.

— Ах, комендант! — Архаров вытянулся во фрунт и приложил руку к виску. — Мы в крепости! Товарищ! Что с обороной? Где гарнизон? Арсенал захватили? — Мона просто умирала от смеха — когда Архаров входил в роль — спектакль удавался… Уже хохотал и комендант, и сбежавшиеся на его крик пионервожатые, которых оторвали от хорошего вина, любви и партии в карты. Через полчаса перешли на опустевшую танцплощадку, где Архаров, перебудив весь лагерь, дал концерт. Нашлась гитара, расчехлили ударную установку, кто-то из вожатых откинул крышку фортепиано — и они дали такой джаз! И начались танцы, и сбегали за домашним вином и виноградом, и в чаше июльской ночи плескалось море, и хотелось одного — искупавшись, рухнуть на теплый песок и смотреть в звездное небо. Которое, как известно — на юге ближе, чем на севере.

Мона смотрела, как импровизирует Архаров, и постепенно перемещалась на край танцплощадки. Первое время Саша искал её глазами, но потом, окруженный толпой поклонниц, увлекся, и выпил, и, отставив гитару, сам вышел в центр, и тут был рок-н-ролл, и твист, и вообще — не поймешь что.

Мона Ли бежала по дорожке к своему корпусу. Зацепившись за карниз, подтянулась, перелезла в комнату. В палате стояла тишина. Но — не сонная тишина, когда кто-то ворочается, кашляет во сне, или бормочет. Тишина была — искусственная. Мона Ли, расслабленная от новизны ощущения счастья, своего, личного, счастья, стояла и улыбалась, просто так — сама себе. И вот тут ей на голову набросили одеяло. Моне Ли приходилось защищаться в интернате, но даже там в ходу не было такого — чтобы все — против одной. Прошла пару минут, пока Мона Ли успела осознать происходящее, сгруппироваться, и начать защищаться. Преимущество нападавших было в их числе, но это было и существенным минусом. На небольшом пространстве между кроватями девушки наносили беспорядочные удары, норовя попасть по голове, или по животу. Пинали ногами, а одна даже притащила стул, но попала по своим же подружкам. Мона Ли сначала свернулась в клубок, обхватив голову руками, закрыв живот от ударов, а потом резко выпрямилась и ухватила за щиколотку ближайшую к ней девушку. Вцепившись в самое болезненное место — над пяткой, Мона рассчитала точно. Кто-то заорал и подпрыгнул, Мона Ли перекатилась под кровать, и оттуда — молниеносным броском одолела все пространство до двери, и, вскочив, она щелкнула выключателем. Нападавшие, разъяренные, потные, всклокоченные, исцарапавшие сами себя, стояли, тяжело дыша ненавистью. Мона Ли стояла спиной к двери. Ха, — подумала она про себя — просто сцена на табачной фабрике. А я — Кармен. Ножа не хватает. Так они стояли несколько минут — кому-то нужно было начинать, а при свете это было трудно. Тут Лёка Голубева, не спуская глаз с Моны, подошла к ее кровати и схватила медвежонка Шурика.

— Ой-ой-ой, — засюсюкала она, — какой медвежоночек! А сейчас мы его… мы его…

— Лёка, башку ему оторви, — крикнула первая Лёкина подружка Вика, — посмотрим, что у него внутри, а? Наверное, любовная записка от самого Архарова? — И девицы, осмелев, начали наступать на Мону. Кто-то бросил Лёке маникюрные ножницы.

— НЕ СМЕЙ, — закричала Мона, — не смей! Не делай этого, я прошу тебя…

— Она проси-и-и-т, ой-ой-ой! На колени встань, гадина! Мы тебе покажем, кто тут главный, принцесса, выпендриваешься?.. — и Лёка ножничками перерезала голубую кожаную полоску. Мона Ли закрыла глаза. Теперь она слышала шум множества барабанов, грохочущих перед битвой. Она видела ряды бойцов, одетых только в широкие штаны и рубахи, с кожаными щитами в левых, а с мечами — в правых руках. Громко дышали кони, несущие всадников, хрипели и рвали поводья…

— Не делай этого, — тихо и внятно повторила Мона Ли, и лицо ее стало белеть, становясь маской. Многие из девочек отшатнулись с криками — Лёка, кончай, она придурочная! Но Мону Ли остановить было нельзя, и она не была властна — остановить себя. Она начала медленно кружиться вокруг своей оси, стуча ладонями, и странный звук напоминал глухие удары — так стучат камни, ударяясь о кожаные щиты воинов. Лёка вдруг вскрикнула от боли, уронила медвежонка, и упала, больно ударившись о металлическую спинку кровати. Девочки стояли, боясь шевельнуться. Мона Ли сначала дышала тяжело, потом все тише, спокойнее, подчиняя дыхание ритму сердца, потом открыла глаза, подошла к своей кровати, взяла медвежонка, положила его в свой рюкзачок, который достала из тумбочки, села на корточки, приложила пальцы к сонной артерии лежащей Лёки и сказала:

— Она жива. Но она изменится. И вы все — изменитесь тоже. Где Свердлик? — Кто-то из девиц кивнул на дверь. Мона вышла, потом вернулась, улыбнулась, погрозила пальчиком, — никогда так больше не делайте, девочки … — и выключила свет.

Мона открыла дверь в туалет.